– Идем, Мёффе! – сказал он, потянув пса за поводок, и пошел к выходу.

Берлин, Лихтенберг, 24 июля 1989 года

Полковник Хауссер опустил боковое стекло «Лады», просунул в щель свое удостоверение. Дежурный принял у него документ и стал проверять, поглядывая на Хауссера, тот ждал, устремив неподвижный взгляд в лобовое стекло. Дежурный вернул ему удостоверение, и тяжелая перекладина поднялась, пропуская машину во двор. Хауссер въехал на территорию, на которой стояли массивные мрачные здания, принадлежащие министерству госбезопасности. Двадцать два корпуса вмещали большую часть агентов службы безопасности, насчитывавшей двадцать различных отделов, каждый из которых отвечал за определенную область задач. Хауссер остановил машину у дома под номером семь, в котором располагался его подотдел. Выйдя из машины, он направился к входной двери, где тоже стоял дежурный, который снова проверил его служебное удостоверение.

Всякий раз во время редких посещений отдела его мутило от запаха, исходившего от горчичного цвета линолеума, которым были покрыты полы. В последний раз он приходил сюда пять с лишним месяцев тому назад. Хауссер поднялся на второй этаж, где размещалось отделение «Зет». Это было совершенно секретное отделение при 8-м отделе, который занимался слежкой и прослушиванием. О существовании «Зет» знал только очень узкий круг посвященных, все остальные служащие госбезопасности полагали, что эти кабинеты принадлежат 3-му отделу, который занимался обеспечением материальной части. В действительности же Хауссер и остальные служащие отделения занимались внутренней безопасностью и политическими делами, в которых были замешаны представители самой службы безопасности или члены СЕПГ. За девять лет, что Хауссер служил в отделении «Зет», он участвовал в расследовании более ста подобных дел. Больше половины из них завершались для виновников смертельным исходом.

– Погано выглядишь, Хауссер, – сказал Вальтер Штраус вечно сиплым, одышливым голосом астматика. Шеф посмотрел на него заплывшими глазками, едва заметными на круглом, как блин, лице. Вальтер Штраус, сидящий за письменным столом в еле сходящемся на его теле генеральском мундире и жирными пальцами выбирающий из вазочки последнюю горошину коньячного драже, был похож на гигантского младенца. – Садись! – сказал он, кивая на стоящий напротив себя стул.

Хауссер тотчас же понял, что вызван не для дружеской беседы. Иначе шеф предложил бы ему водки и усадил бы на диван.

Хауссер расстегнул пальто, приставил портфель к ножке стула и сел.

– Где ты там прятался? Тебя невозможно было отыскать.

– Работал над срочным делом.

– Спасибо. Это я и так знаю. Ратальцик недоволен процентом смертности в Хоэншёнхаузене.

Хауссер пожал плечами:

– Если бы его следователи более эффективно вели допросы, мы могли бы избежать такого рода эпизодов. Лео Данцига они допрашивали три месяца, и какой результат? Только тот, что его люди за это время дорылись до Шарлоттенбурга, – возразил он иронически.

– Они там нервничают. Ратальцик не хочет привлекать внимание.

– Внимание? Он начальник тайной тюрьмы, о существовании которой не знает общественность. По-моему, ему не о чем беспокоиться.

– В нынешние времена нам непозволительно совершать ошибки и давать малейший повод для подозрений.

Штраус распустил форменный галстук. Несмотря на жару в кабинете, он и не думал отворять окно, которое находилось у него за спиной.

– Лео скончался от воспаления легких, – сказал Хауссер.

Наклонившись, он поднял с пола портфель и вынул свидетельство о смерти Данцига.

– Подписано тюремным врачом в Померании, – сказал он, выкладывая документ перед Штраусом. – Родственникам Лео вручена копия с сообщением, что похороны уже состоялись.

– Еще одно воспаление легких? – Штраус забарабанил пальцами по столу. – У тебя там прямо эпидемия какая-то. А что его люди? Вы их арестовали?

– Дело оказалось не из простых. Наше наблюдение показало, что среди людей, собирающихся бежать через границу, есть несколько видных работников министерства внутренних дел и несколько здешних членов СЕПГ.

Штраус был так поражен, что у него чуть не отвисла челюсть. С совершенно растерянным видом он снова потянулся к вазочке за следующей конфетой:

– Черт знает что!

– Да, мало хорошего.

– Черт! – повторил Штраус снова. – Даже не знаешь, что тут хуже: еще один тоннель в центре Берлина или то, что партийцы готовят побег. Да у нас всех полетят головы, если это выплывет наружу! Это же масло в огонь оппозиции! Ты это понимаешь, Хауссер? Ты хоть понимаешь, что с тысяча девятьсот сорок третьего года это первый случай, когда у нас в стране опять объявилась какая-то паршивая оппозиция? – Выдвинув ящик письменного стола, он вытащил из него новый пакетик коньячного драже и лихорадочно разорвал целлофановую упаковку. – Притом что творится вокруг: в Польше, в Венгрии, в Советском Союзе, вся эта гласность и перестройка, – мы тут и без того сидим как на пороховой бочке. – Засунув в рот несколько горошин драже, он высыпал остальное содержимое в вазочку. – Весь мир на это смотрит, а отвечать за все нам – службе безопасности. Ты отдаешь себе в этом отчет?

– Вполне. – Хауссер тяжело вздохнул. – Но это не выплывет наружу.

– Это как так – не выплывет? Такое всегда выплывает.

– Нет.

– Неужели ты… Вы что же, казнили членов партии, а? – сказал он, проглотив очередную горошину.

Глядя на паникующего Штрауса, Хауссер едва сдерживал раздражение:

– Разумеется, нет. Я же не самоубийца.

– А как же тогда?

– В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое первая группа перебежчиков попыталась уйти через тоннель на улице Руппинерштрассе. Всего там оказалось четырнадцать человек. Ровно через три минуты после того, как первые несколько человек скрылись в здании авторемонтной мастерской, прибыл отряд пограничной охраны из двадцатого отдела, занявший позиции перед зданием, в результате чего члены группы Лео Данцига вынуждены были присоединиться к перебежчикам, которые уже были в тоннеле.

– Так ты позволил им бежать?

– Да, пока они, по моим расчетам, не оказались приблизительно на середине тоннеля, длина которого составляла сто сорок метров. Тогда мы дали команду, и три грузовика пограничного патруля выехали на первую линию пограничного заграждения.

– А что же перебежчики?

– Погребены под завалом. От сотрясения, вызванного многотонными грузовиками, тоннель обрушился.

В первый раз за все время разговора на лице Штрауса появилась улыбка.

– Понятно. Хорошая работа, Хауссер!

– Спасибо.

– Рапорт о происшествии есть? – Он покосился на портфель Хауссера.