— Петарду…

— Унитаз…

И только через минуту Витька выдавил из себя главное.

— Они тот же унитаз взорвали!!!

Надо ли говорить, что в этом году мы с нетерпением ждём декабря. Традиция…

Как же гадко было на душе у Маши! Так мерзко не было её двенадцатилетней душе ещё ни разу!

Если начать рассказывать эту историю с начала, то получится настоящий сериал, где первые серии теряются где-то в далёком детстве. Таком далёком, что уже и не отличишь свои воспоминания от рассказов других людей.

А если коротко, то Саша любит Катю. А Катя любит Вовку из 8-го «Б». Его на самом деле все любят, его не любить просто невозможно, на него даже десятиклассницы поглядывают.

А Сашка, чтобы Катя обратила на него внимание, взял и стащил классный журнал и поставил ей две «десятки» по математике, чтоб оценка за четверть была повыше. А математичка, она не дура, у неё память отличная… Короче, она это заметила и устроила Кате дикий скандал, с завучем и директором.

Катька ревела три урока подряд, потому, что она вообще не понимает, откуда у неё эти «десятки» взялись. А Сашка её, конечно, любит… Но он как посмотрел на завуча и директора, так сразу понял, что не такая уж она и красивая. Сидит себе в сторонке и делает вид, что вообще ни при чём.

А Маша просто случайно видела, как Саша вчера выскакивал из учительской с журналом. Действительно, случайно. Она шла с факультатива. А тут Саша. И журнал. А сегодня скандал. А Саша любит Катю. Короче, дважды два четыре, и никаких вариантов.

Пиная ногами ледышку, Маша шла по двору из школы. Рассказать или не рассказать? А если рассказать, то кому? Кате? А если она не поверит? Саше? Да он же её убьет на месте! Классной? Но она молчать не будет, скажет Саше, что именно Маша его сдала. И тогда точно мало не покажется.

Что делать? Что делать… Льдинка улетела далеко вперёд и выскочила под колёса вылезающего из сугроба автомобиля. Глядя на блестящие осколки, Маша чуть не заплакала. Она тащила эту льдинку перед собой от самой школы, она уже сроднилась с ней, а тут… Вдребезги…

— Уууу, садюга, — прошептала Маша вслед отъезжающему водителю и вошла в подъезд.

Уроки не делались, по телеку показывали сплошную фигню, а все игры на компе надоели до дрожи. Маша бродила по квартире, хватала в руки то книжку, то учебник, то диск, то старый набор с вышивкой, который валялся у неё уже три года всё в том же зачаточно-вышивательном состоянии.

Мама приехала неожиданно.

— Как, ты ещё не собралась? Нам выходить через полчаса, а ты даже не переоделась?

Маша с удовольствием зажала бы уши руками, и не стала этого делать только потому, что точно знала: будет ещё громче и дольше.

Еда в горло не лезла, одежда не надевалась, предстоящая тренировка вызывала дикое отвращение. Мама монотонно бубнила на заднем фоне, а в Машиной голове проносились дикие мысли. Подкинуть анонимное письмо… Позвонить по телефону… Анонимно. А как сейчас анонимно позвонишь, если все телефоны определяются? А если позвонить, то кому? И что сказать?

С одной стороны, Катька ревёт — её жалко. А с другой, Саша ей не двоек поставил, он хотел как лучше… И вообще — ябедничать нехорошо!

— Мама, ябедничать нехорошо?

Мама слегка опешила и сбилась с мысли.

— Нехорошо, конечно, — ответила она и продолжила про то, что нужно быть собранной и тогда «точнобудешьвсёуспевать…».

Уже в машине, глядя, как плачет, отпотевая, боковое стекло, Маша снова спросила. Не выдержала.

— Мама, а если что-то знаешь, но не говоришь, это значит врёшь?

Мама опять сбилась с мысли и насторожилась.

— У тебя что-то случилось?

— Нет. У меня ничего не случилось, — сказала Маша и уткнулась носом в окно.

Вокруг носа тут же начал расплываться «надышанный» кусочек.

— Когда как, — осторожно ответила мама. — Если от того, что ты не говоришь, кому-то плохо. У тебя точно ничего не случилось?

Кому-то плохо. Катька ревёт. А если Маша скажет правду, то реветь будет Саша. А он… Он… Не то чтобы нравится Маше… Маша считает, что вся эта любовь — глупости. И выдумки. Но оттого, что Саше будет плохо, выть хочется…

— Мам, у меня голова болит, я не могу сегодня танцевать, — решила Маша.

— Ну здрасьте, мы уже приехали! — обиделась мама. — Иди! Надо было меньше на диване лежать!

Маша вышла, хлопнув дверцей, и потащилась ко входу в ДК. Некстати вспомнила про разлетевшуюся на кусочки льдинку. «Как моё сердце!» — подумала Маша, но тут же пришла в себя.

— Тьфу, это ж надо такое придумать! — Машка взбодрилась, встряхнула головой и побежала на тренировку.

На обратном пути мама спешила и поэтому молчала. Молчала, даже когда её на полном скаку остановил «гаишник», радостно размахивая своей полосатой палкой. Маша уже приготовилась по губам прочитать все, что мама постесняется при ней сказать вслух… Но мама только крепче сжала губы и остановилась.

— Нарушаете, гражданочка! — весело сообщил в открытое окно молоденький сержант. — Что ж вы так? Ребёнка везёте, а нарушаете?

— Домой хочу, — улыбнулась мама, — поздно уже.

— Ну так тише едешь — дальше будешь! И деньги платить не придётся! — радостно сообщил гаишник. — А теперь вот придётся пройти в машину и оформить!

Мама вздохнула и начала отстёгивать ремень.

— Мам, попроси, он тебя отпустит, — заныла Маша, — тебя ж всегда отпускают! Или пусть на месте…

— Не хочу, — отмахнулась мама, — сегодня не хочу. В конце концов, я нарушила правила, он честно меня остановил. А я вот сейчас пойду и честно заплачу штраф. По квитанции.

— И кому ты что докажешь? — крикнула Маша, но её чуть не сдуло ворвавшимся в машину сквозняком.

Мама вернулась минут через двадцать. Кинула на полочку квитанцию и аккуратно вырулила на дорогу.

— И тебе не жалко? — спросила Маша, кивнув на бумажку.

— Не-а, — улыбнулась мама, — противно перед ними унижаться, просить… Штраф заплатила — совесть чистая. Оч хорошо!

И в этот момент Маша приняла решение.

Сашка, когда узнал, что она его видела, стал пунцовый. Сначала стал её пугать. Потом просить. Потом пообещал выдурить у сеструхи её старый телефон, который лучше Машиного нового…

Маше было одновременно страшно, и стыдно, и смешно.

— Короче, Саш, я тебе рассказала, теперь ты сам решай, что с этим делать. А моя совесть чиста.

Сашка ещё долго орал ей что-то вслед, но Маша, кроме облегчения, уже ничего не испытывала.