дальних родственников к своей благодетельнице разыгрывалась для посторонних; ни дома, ни за границей этому никто не поверил.

В своих мемуарах София писала, что именно она уговорила Христиана Августа позволить жене и дочери принять приглашение — на том сомнительном основании, что путешествие ни к чему их не обязывает, и если по прибытии в Россию им там совсем не понравится, они развернутся и уедут домой. Христиан Август испытывал сильные сомнения: стоит ли позволять своей дочери-лютеранке отправиться в качестве предполагаемой царской невесты в страну, где государственной религией является православие — хотя часть его души принимала вызов. Впрочем, оба родителя понимали, что правитель крохотного немецкого княжества не может безнаказанно отвергнуть предложение императрицы России — которое звучало почти как приказ.

Подавив сомнения с помощью письменных наставлений дочери по поводу ее будущего поведения, Христиан Август позволил дамам семейства отправиться в путешествие. Делая перед окружающими вид, что семья отправляется в Берлин, он покинул Цербст вместе с женой и дочерью. Бабет Кардель оставили в Цербсте. Они с Софией не очень ладили последние несколько дней, так как воспитанница отказывалась рассказать, что затевается. Но когда подошел момент прощания, они обнялись, рыдая: обе понимали, что не увидятся вновь, несмотря на попытки Софии придерживаться официальной версии относительно поездки в Берлин.

Одной из причин пролегания маршрута через Берлин было то, что Фридрих II Великий, в 1740 году ставший королем Пруссии, хотел проинструктировать Иоганну, как наилучшим образом послужить его интересам при русском дворе. Платой было согласие Фридриха использовать свое влияние для назначения старшей сестры Иоганны главой принадлежащей Пруссии религиозной общины в Кведлинбурге.

Фридрих прекрасно знал о реальной причине путешествия. Он приветствовал возможную свадьбу, надеясь, что она послужит росту влияния Пруссии на Россию. Он хотел, естественно, сам повидаться с Софией, но Иоганна непримиримо противилась этой идее — похоже, она чувствовала, что ее дочь слишком быстро отбирает у нее сияние — и выдвинула все пришедшие ей в голову извинения (у Софии нет приличного платья, София больна), чтобы избежать появления той при дворе. Однако король настаивал, и в конце концов Иоганне пришлось сдаться. Софии подали знак (без сомнения, к досаде Иоганны) сесть на обеде рядом с Фридрихом, чтобы он мог побеседовать с ней. Она проявила себя хорошо и, похоже, получила одобрение короля.

Покинув Берлин, Христиан Август повернул на Штеттин, а Иоганна с Софией направились в сторону России. Это было еще одно трудное расставание, так как отец и дочь прощались навсегда, о чем, должно быть, догадывались. За многие последовавшие годы Софии достанется мало любви, и ей наверняка гораздо больше, чем она признавала, не хватало ее надежного, честного отца.

София находила долгое путешествие в середине зимы из Берлина в Санкт-Петербург через Митаву и Ригу очень мучительным: опухали ноги, и на каждой остановке ее приходилось выносить из кареты и вносить обратно. Сначала группа не была особенно большой: кроме Софии и Иоганны, она состояла из камергера Иоганны, ее компаньонки фройляйн фон Кайн, четырех горничных, камердинера, нескольких лакеев и повара.

Приготовления, которые сопутствовали такому путешествию, как и подготовка к прибытию путешественников в различных точках вдоль маршрута, были сложными. По прибытии в Митаву (теперь Елгава в Латвии, тогда столица Курляндии[8]) Иоганне сообщили, что с нею хочет познакомиться полковник — командир гарнизона замка. Она согласилась принять его (в своих мемуарах София дополнительно сообщает, что Иоганна поместила ее в отдельной комнате, не допустив на встречу. Полковник доложил, что послал в Ригу (где уже целую неделю дожидается кортеж императрицы) курьера с новостью о ее приближении и хочет знать, нет ли у нее каких-либо приказаний. При отъезде из Мита-вы на следующий день в десять утра полковник не только придал им. эскорт из шести военных, но настоял также на сопровождении их собственной персоной с двумя офицерами дополнительно. В гостинице между Митавой и Ригой их встретили представители русского двора — обер-гофмаршал князь Нарышкин, обер-егермейстер и камергер. Нарышкин передал письма и приветствия от императрицы и взял организацию оставшейся части путешествия в свои руки.

Когда они оказались в миле от Риги, им навстречу выехал вице-губернатор города князь Владимир Долгорукий в сопровождении всех свободных от дежурства офицеров гарнизона, различных городских сановников и представителей знати. (Невозможно удержаться и не вспомнить гоголевского «Ревизора», по ходу сюжета которого всех выгоняют встречать важную персону, кем бы она ни была…) Иоганна, которая вела записи об этом путешествии для остальной семьи и повсюду уверяла, что была центральным лицом происходящего, вполне предсказуемо описывает это так: «Меня принимали…» Князь Нарышкин представил старшей гостье собравшихся сановников, а затем их с Софией пригласили перейти в экипаж, который был прислан специально за ними из Петербурга.

Итак, первая из множества великих процессий в жизни Софии началась. Она состояла из верхового ротмистра-квартирмейстера, ротмистра с отрядом кирасир одного из корпусов великого князя Петра, князя Нарышкина, полковника, сопровождавшего княгинь от Митавы, князя Долгорукого, коменданта Риги, еще одного ротмистра-квартирмейстера, двух офицеров Финского полка, кареты, везущей Иоганну, Софию и фройляйн фон Кайн, «повозок» с одеждой и другими необходимыми принадлежностями, а также карет, везущих представителей знати и чиновников различных правительственных департаментов. Конвой пересек по льду реку Двину. Когда экипаж с Иоганной и Софией переехал большой мост недалеко от Риги, с крепостного вала выстрелили пушки. В воротах выстроился большой отряд под командованием двух офицеров. Под рев фанфар и рокот барабанов путешественницы ехали по узким улочкам мимо домов под островерхими крышами. Именно тут они перестали называть себя графинями Рейнбек, а календарь передвинулся на одиннадцать дней назад — к старому стилю.

У поворота на улицу, где они должны были остановиться, располагался отряд гвардейцев, а еще сотня (согласно свидетельству Иоганны) выстроилась возле предназначенного для них дома. Иоганну и Софию препроводили в жилище богатого купца, принадлежавшего к знати, а не в императорский дворец или замок, так как ни один из них не был достаточно хорошо прогрет для их краткой остановки. Вдоль улиц выстроились толпы людей. Экипажи, следовавшие за конвоем, решили двигаться альтернативным маршрутом и присоединиться к княгиням на въезде. Еще сорок солдат разместились внутри возле парадного входа; два кирасира стояли у двери столовой. Дом оказался чистым и красиво меблированным. Иоганна с одобрением заметила, что мебель была английская и «такую можно найти в Гамбурге»{15}.

И вновь множество людей явилось представиться новоприбывшим и приветствовать их. Происходило все в столовой — единственной комнате, размеры которой позволяли принять всех, кто хотел познакомиться с Иоганной. (По-видимому,