– Тут со мной Мукта. Хочешь поговорить с дочерью?

Амма умолкла, вслушиваясь в слова человека на том конце провода. Ее глаза заблестели.

Меня охватила настоящая буря чувств, я вдруг испугалась этого незнакомого отца, испугалась, что услышу его голос, однако я вдруг почувствовала себя защищенной, и осознание этого захлестнуло меня. Я протянула руки к телефонной трубке, но передавать мне ее амма не торопилась.

Она слушала молча, нахмурившись.

– Но… но… она – твоя дочь. Поверь мне. Она правда твоя дочь. – Амма вновь умолкла, а потом тихо пробормотала: – Она… оставаться здесь для нее… опасно. – И, словно не в силах больше говорить или слушать, амма прижала трубку к груди, как младенца, и задумчиво посмотрела вдаль.

Из трубки доносился монотонный гудок. Нам бы знать, что это звук отказа. От нас отреклись – вот что он означал. Но амма так просто не сдавалась.

– Он за тобой приедет… заберет тебя… – бормотала она по дороге домой.

Спустя всего несколько дней после нашего звонка я почти увидела отца – этот момент я потом то и дело вспоминала. Эту весть принесла нам Сакубаи. Она заглянула к нам в окно и, во весь рот улыбаясь, воскликнула:

– Готовится праздник! Заминдар готовит праздник и уже пригласил богачей из соседней деревни. Сын заминдара приезжает, из самого Бомбея! Отец Мукты приезжает!

Приподняв юбку, амма выбежала на улицу.

– Я знала, знала! Он придет сюда, к нам! – И она бросилась на шею Сакубаи.

Наша радость была преждевременной, но надежда всегда одерживает верх над доводами. В тот вечер, когда из Бомбея, по слухам, должен был приехать отец, наш дом выглядел так, как на одной из старых бабушкиных фотографий. Конечно, красить его никто не стал, и трещины на стенах никуда не делись, да и крыша по-прежнему протекала, однако теперь дом утопал в цветах, которые амма накупила в деревне, – лилиях, жасмине, подсолнухах и розах, наполнявших дом красками и ароматом. Амма повсюду расставила масляные светильники, и огонь ярко плясал на фитильках, озаряя комнаты ярким желтым светом. Она вымыла мне голову и надушила волосы особыми духами. Я нарядилась в зеленое платье, купленное специально по этому поводу. Амма убрала волосы в пучок и украсила их гирляндой гайра. Окончив приготовления, мы устроились на пороге и принялись ждать, не сводя глаз с ведущей к нашему дому пустынной улицы. Солнце нависло над горизонтом, грозя вот-вот закатиться за горы, а мы все сидели и ждали. Каждая уходящая минута уносила с собой свет и приближала сумерки. Пламя в светильниках возле дома металось из стороны в сторону и отбрасывало на стену длинные тени, будто дразня нас. Вскоре над нашими головами засияла луна.

На пороге появилась Сакубаи. Держась за больное бедро, она осторожно опустилась на ступеньки возле нас.

– Я же говорила, дочка. Я предупреждала, – прошептала она.

Но амма не слышала. Она не отрывала глаз от дороги.

– Пошли. – Амма вдруг вскочила на ноги. Она была полна решимости, в голосе звенело непривычное упрямство. – Вставай. – Она схватила меня за запястье и потянула вверх.

– Ты куда это? – спросила Сакубаи.

– К дому заминдара.

Путь нам освещала луна. Ноги наши были заляпаны грязью, а на новые юбки оседала пыль. Сейчас, вечером, в деревне царила тишина. Мы шли молча, ни о чем не думая, и остановились только перед домом заминдара. Лишь тогда я вдруг заметила, что пальцы аммы до боли сжимают мне руку.

– Здесь живет твой отец… вернее, жил до того, как оставил нас и уехал в Бомбей.

Дом был высокий, кирпичная стена почти скрывала двор. Возле входа горели изящные светильники, мы слышали музыку и звон браслетов, какие носят на ногах танцоры. Прежде я никогда еще не видела этого дома – того самого, где жил заминдар и где вырос мой отец.

Амма направилась к дому, я шла за ней следом. Возле ворот стояли двое грозных охранников в униформе, каждый сжимал в руках латхи[27]. Ворота у них за спиной были украшены бархатцами и жасмином. К приему гостей хозяева подготовились хорошо.

– Убирайтесь отсюда! Да побыстрей, а то сагиб сейчас выйдет и отругает нас. Нечего всяким шлюхам из низшей касты делать рядом с его домом! – крикнул один из охранников.

Амма не испугалась.

– Мне надо поговорить с сагибом.

Охранники посмотрели на нас, потом переглянулись и расхохотались.

– Ну да, ну да, сагиб спит и видит, как бы ему с тобой поговорить! – И они засмеялись еще громче.

– Никуда я не уйду. И вы меня не заставите.

Один из охранников махнул рукой:

– Ну жди тогда.

– Но если будешь тут отираться, то хоть отойди подальше, тебе нельзя подходить к дому ближе чем на десять футов, – сказал другой. Он показал на баньян: – Вон, сиди там.

Мы сели под баньяном, его ветви скрывали нас от глаз принадлежащих к высшей касте гостей, что прибывали на собственных автомобилях. Мы видели, как из некоторых машин выходят женщины, на их шеях блестели золотые ожерелья, их шелковые сари переливались, а паллу развевались на ветру. Порой из машины выходили мужчины. Все они были наряжены в курты[28], и все казались гордыми и благородными. И каждый раз амма вглядывалась в их лица, высматривая того, кого любила. Когда охранники открывали ворота, впуская гостей внутрь, музыка становилась громче, а затем ворота закрывались и музыка словно удалялась.

Амма разрешила мне вскарабкаться на дерево, откуда был виден двор. Я и не знала, что празднования бывают такими роскошными. В просторном дворе легко могло уместиться пять наших домиков. Гости бродили по двору, смеялись и болтали, их лица озаряла радость, а драгоценности сверкали в отсветах фонарей. Мне казалось, будто их лица тоже светятся – их наполняет светом мудрость, благодаря которой им доступен мир, какого нам никогда не достичь.

Даже издали я разглядела длинные, накрытые белыми скатертями столы, уставленные блюдами с соленьями, чатни, роти[29], рисом, разными овощами и карри. В одном конце двора собрались мужчины, они разговаривали серьезно и лишь время от времени улыбались. Женщины же, сбившиеся в группки по другую сторону двора, перешептывались и смеялись. Вокруг сновали слуги. Некоторые разносили воду и шербет, а другие предлагали гостям качори[30].

Немного погодя машины перестали подъезжать к воротам, а я, устав сидеть на дереве, слезла и села возле аммы. Мы молча слушали звуки ночи и доносившуюся из дома музыку, мы слышали, как охранники курят кальян и, прихлебывая дару[31], рассказывают о том, что вытворяют их отпрыски.