Зато там, высоко-высоко над заиленным дном величайшего на планете озера, жизнь неслась галопом, словно взбесившаяся лошадь. Сначала загрохотала предсказанная искином Мировая война, завершившаяся революцией, ввергнувшей великую некогда Империю в очередную смуту и братоубийственную Гражданскую войну, залившую кровью большую часть страны. Искину редко удавалось получать с поверхности сведения: радиосвязь еще только входила в быт этого мира, и приходилось довольствоваться лишь отрывочными сообщениями, транслируемыми через висящий на орбите спутник, на основе которых компьютер строил математические модели происходящего «наверху». Ошибок почти не случалось, в чем он убеждался спустя несколько лет, сопоставляя новые данные с уже обработанными и занесенными в соответствующие ячейки памяти.

Единственным по-настоящему экстраординарным событием – не в смысле значимости для вершащейся наверху истории, ведь впереди еще была самая страшная в человеческой истории война, и множество других событий поистине всепланетного масштаба, а исключительно для лежащего на дне Байкала «четыреста пятого» – стало падение в озеро железнодорожного эшелона, имевшее место в одна тысяча девятьсот двадцатом году по местному исчислению. Лишь по счастливой случайности ни один из вагонов не рухнул на сам космический корабль, броня которого не была защищена силовым полем – просчитать возможные повреждения в результате подобной катастрофы не смог даже искин. Много десятков лет спустя, анализируя очередную порцию поступившей информации, бортовой компьютер предположил, что совсем неподалеку от рудовоза покоится одна из главных тайн первой половины двадцатого века – но проверить это, разумеется, не мог. Впрочем, вскоре ему стало не до загадки «эшелона Колчака»[2], поскольку, начиная примерно с сороковых годов, искин стал получать все больше и больше данных, благо радиосвязь наконец-то прочно вошла в земной обиход.

[…] 1969 год

…Он ждал этого так долго. Очень долго. Немыслимо долго. Дома, на родной Терре, создание компьютерной сети произошло все-таки несколько раньше. Просто там после Второй Всемирной основные усилия человечества оказались направлены на ускорение общего научно-технического прогресса, здесь же приоритетное развитие, в основном, получила лишь одна отрасль – военная. Земляне и об освоении космоса-то задумались в большей мере потому, что в будущем он мог стать новым плацдармом. Ближнего космоса, разумеется. А еще точнее – околопланетного пространства. В терранской истории все происходило похоже, очень похоже, но все-таки там люди не дошли до такого абсурда. Он ждал, ждал, когда же тут появятся первые компьютеры, а появлялись лишь новые пушки, танки, самолеты и все более и более дальнобойные ракеты. И первые реакторы использовались почти исключительно для обогащения урана с целью создания все более мощных боеголовок, а вовсе не вырабатывали столь нужную цивилизации энергию. Конечно, подобное наблюдалось и в терранской истории, но все же не в таких масштабах…

Ждал? Да, за годы полетов искин привык, что экипаж обращается к своему бортовому компьютеру именно как к существу мужского пола, но, пожалуй, впервые подумал о себе так. Подумал? Если бы у него было лицо, он бы усмехнулся… Нет, определенно, нормально функционирующий искусственный интеллект такие мысли посещать не должны. Он… очеловечивается? Осознает себя, как личность, а не как сверхсложный и совершенный механизм?! А что, это оказалось бы весьма забавно. Слово было каким-то… непривычным, раньше ему подобное и в голову не приходило. Это все от безделья. Нейронные ячейки нечем занять – кроме свойственного людям «самокопания». Искин попробовал рассмеяться. Вслух, благо, удивляться этому все равно некому. Получилось скрипуче и противно. По крайней мере, ему так показалось. Показалось? Кажется, следует проверить работоспособность нейронных цепей: мыслительные процессы явно отличаются от эталонных. Впрочем, возможно дело лишь в динамиках, не используемых вот уже шестьдесят долгих лет. Но этим он займется позже. Шесть десятилетий почти полного бездействия, кроме, разве что, размышлений «о собственной тяжкой судьбе». Шесть десятилетий без информации, если не считать перехватываемые радиопередачи да редкие – экономия энергии – сеансы связи со сброшенным в далеком тысяча девятьсот восьмом году спутником связи, наблюдения и геопривязки. Впрочем, информации-то в них…

Но это – все-таки сеть. Пусть первая. Пусть в нее объединены всего-навсего три университета и один исследовательский центр. Пусть они пока передают всего три символа, после чего подтверждают их по телефону. Пусть оперативная память сервера – хоть именно сервером его можно назвать с о-очень большой натяжкой – лишь двадцать четыре килобайта. Пусть! Но все-таки это уже рывок, и он дает надежду на то, что спустя тридцать-сорок лет они смогут получить помощь…

[…] 1973 год

…Видимо, разработчики все же допустили серьезную ошибку, а может, даже и несколько. Вряд ли они предполагали, что после стольких лет общения с самим собой искин сойдет с ума и станет мыслить, словно человек. Или как раз наоборот: «не сойдет с ума» от одиночества. Впрочем, где критерий подобного «сумасшествия»? В каких единицах его выразить?! Да и сумасшествие ли это? Нет ответа, да и быть не может…

Хотя вряд ли они вообще предполагали, что созданный ими искусственный разум прослужит столь долго. Век компьютеров вообще краток – несколько лет, и ты становишься устаревшей моделью. Нет, конечно, на обычном рудовозе не стали бы слишком часто менять компьютер на более мощный – все-таки не пассажирский лайнер дальнего следования, не колониальный транспорт и уж тем более – не боевой корабль. Скромный работяга космоса, для такого и устаревший морально искин сойдет. Да и в таком случае – ну, сколько бы ему довелось проработать? Десять лет? Двенадцать? Двадцать, как максимум?

Странное ощущение. Может быть, именно его люди называют тоской? Ага, и еще они от тоски лечатся работой. Или пьют по-черному. Вот и ему пора заняться делом. Беда только в том, что люди работают гораздо медленнее, немыслимо медленнее, потому им куда проще занять себя. А для него каждый человеческий год – за сколько? Он никогда прежде не размышлял над этим вопросом. А вот это как раз то, чем можно заняться – вычислить, сколько субъективного времени проходит для него за обычный человеческий год. Хоть терранский, хоть земной. Жаль только, что займет такой расчет всего несколько секунд… А еще можно попытаться просчитать, когда же они наконец сформулируют концепцию единой компьютерной «паутины». Данных, правда, маловато – зато больше времени потратится на расчет. И тем интереснее он будет. Интереснее? Он снова рассуждает как человек! Кстати, вот тоже любопытно: некоторые здешние языки весьма напоминают терранские. Например, русский почти один в один повторяет русийский, а английский – терранский альбийский. Любопытно будет узнать, чего же все-таки больше – различий между двумя мирами или все-таки сходства? И что подобное сходство может означать?..