Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой, мои туфельки! – слабым голосом простонала жрица.
Она все никак не могла прийти в себя. Итфат на коленях подползла к туфлям, уселась, надела их и встала с непривычной тяжестью во всем теле. Похоже, ее тело вновь обрело свою материальную форму.
Она подошла к дому и попыталась просунуть руку сквозь стену. Не удалось. Стена была твердой и не пускала. Итфат вздохнула облегченно. По крайней мере, одна проблема была решена. «Слава богам, я это снова я», – подумала Итфат и уже бодрым шагом направилась к черной постройке, которая теперь виднелась за крышами. Каблуки уверенно и четко цокали по каменистой почве.
Наконец, она вышла на площадь, посреди которой возвышался огромный черный монолит.
– Ого, это что же за такое? – удивилась жрица, – Храм Верховного Создателя и то меньше!
Она подошла к сооружению, и тут перед ее взором открылась не менее странная картина. Рядом с монолитом на камне сидела девица с голубыми волосами, синим лицом, да с розовым бантом за спиной.
Девица сидела не шелохнувшись, подобно серым статуям, от которых, однако, разительно отличалась – не только обликом и цветом, но вдобавок присутствием жизни. Итфат обошла ее несколько раз, оглядывая со всех сторон. Вроде живая, а вроде и нет. Сидит себе и не пошевельнется. То ли манекен, то ли что-то несусветное. Девица и впрямь смотрелась весьма экзотично.
Итфат отошла в сторону и резко обернулась. Ей показалось, что девица моргнула. Или лишь показалось? Итфат снова приблизилась и принялась внимательно вглядываться в ее лицо. Та оставалась неподвижной. Тогда жрица сделала вид, что собирается уходить, и отправилась с площади в сторону построек.
Оказавшись вне поля зрения девицы, она сняла туфли, взяла их в руки и быстро обежала монолит с другой стороны. Осторожно выглянув из-за колонны, она увидела, что девица уже стоит и озирается по сторонам. Итфат тихонько подкралась к ней сзади и громко крикнула:
– Хей!
Матильда (конечно, это была она) от неожиданности аж подпрыгнула и тоже закричала.
Они некоторое время стояли молча и смотрели друг на дружку. Наконец, Итфат заговорила первой:
– Ты что это за пантомиму здесь изображаешь?
– Ничего. Просто, я тебя испугалась очень.
– Почему ты меня боишься?
– А чего ты такая красная?
– А ты чего такая синяя?
Они опять замолчали.
– Ты кто? – спросила Итфат.
– Я дива, – ответила Матильда.
– Да уж, чудо-чудное, диво-дивное, – с иронией в голосе заметила Итфат.
– А ты кто? – спросила дива.
– Я жрица. А звать тебя как?
– Матильда. Можно просто Тили.
– Ах, как трогательно. Тили-бом, тили-бом, разгорелся кошкин дом.
– Чего ты меня передразниваешь? – обиделась Матильда. – Я, можно сказать, впервые встретила живую душу, и та надо мной издевается. Ты даже не представляешь, чего я здесь натерпелась!
– Прости, – ответила жрица. – Я сама не знаю, что сейчас сказала. Это у меня нервный срыв какой-то. Я Итфат. И я тоже много чего здесь натерпелась.
Они поглядели друг на дружку, будто почувствовав одно и то же. А затем, не сговариваясь, обнялись и расплакались.
– Ой, сейчас краска потечет! – спохватилась Матильда.
Они сразу перестали плакать, заморгали и принялись махать руками возле глаз. Увидев, что делают одно и то же, рассмеялись. У женщин так нередко случается – то они плачут, то вдруг смеются, без причин и прелюдий. А у таких экстраординарных, какими являлись дива и жрица, вообще все бывает непредсказуемо, поскольку они и сами не знают, что в следующий момент сотворят.
– Посмотри на меня, – сказала Итфат, – все расплылось, да?
– Нет, совсем нет, – ответила Матильда, – а у меня?
– Тоже нет. Странно.
Они потрогали друг дружку, а потом сами себя, опять выполняя одни и те же действия, как близняшки, хотя отличались разительно.
– Грим совершенно не мажется, – удивилась Матильда.
– Здесь невероятные вещи творятся, – сказала Итфат.
– Да уж, более чем. А что у тебя за раскраска такая устрашающая?
– Ритуальная. А у тебя?
– Театральная.
– Какая-какая?
– Ну, это долго объяснять. Знаешь, я тебя как увидела, подумала, сама Смерть за мной явилась.
– А-ха-ха! А я такую, как ты, вообще никогда не видала.
– Представь себе, я тоже никогда не видала такую, как я.
Они опять рассмеялись и принялись друг дружку оглядывать и трогать, будто повстречались на вечеринке, и будто ничего не случилось, и больше нечем было заняться и не о чем беспокоиться, кроме как вот обсуждать свою внешность, да хихикать. Но, наверно, это было нервное, после всего ими пережитого. А еще наверно, потому что обе были рады, что теперь не одиноки.
– Посмотри, не помялся ли мой бантик? – спросила Матильда и повернулась спиной, словно стояла в примерочной.
– Да нет, он в порядке. Твой бантик – это нечто.
– О да! А я сначала капризничала и так не хотела его! А он, кажется, мне кое в чем помог.
– В чем же?
– Еще точно не поняла, потом расскажу.
– А мое платье – оно почему-то совсем не испачкалось.
– Да, удивительно, – сказала Матильда.
– Здесь, похоже, ничто не мнется и не пачкается, – сказала Итфат.
– И косметика не плывет. А может, нам пойти смыть ее?
– Это вряд ли удастся. Я здешней водой даже напиться не смогла.
– А, это видимо после того, как все остановилось.
– После того как? А что было до?
– Ой, я ничего не знаю, ничего не понимаю. Я даже не знаю где я и как здесь очутилась. А ты знаешь?
– Нет, со мной все то же самое.
В этот момент в реальности стали происходить какие-то изменения, как будто в напоминание подружкам, что пора бы подумать о вещах существенных. Невидимая клепсидра, до сих пор отмерявшая равные промежутки тишины, начала ускоряться. Звук падающих капель повторялся все быстрей, пока не раздался треск, как от лопнувшего стекла, отчего жрица и дива аж пригнулись. Вслед за этим клепсидра стихла, а небо раскололось на две полусферы.
По одну сторону в воздухе наблюдалось колышущееся марево, а по другую небосклон был разлинован светящимися меридианами, уходящими к горизонту.
– Надо валить отсюда! – воскликнула Матильда.
– Что такое «валить»? – спросила Итфат.
– Надо бежать! Бежать надо!