Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы глам-ооки.
– Мы глам-ооки! – подхватили остальные, уже не проглатывая букву, а пытаясь что-то выговорить. Однако у них пока плохо получалось.
– Повторяйте за мной: крокодилы!
– Коокодилы! Коокодилы!
– Чебурашки!
– Чебуаашки! Чебуаашки!
– Барабашки!
– Баабашки! Баабашки! – усердно старались гламроки.
– Давайте-давайте, у вас получится! Ну-ка еще раз: ленинградский рок-н-ролл!
При этих словах гламроки оживились и принялись стараться еще усерднее. Вряд ли они понимали, что говорят, но слова им явно пришлись по душе. И тут произошло чудо. У них получилось!
– Ленинградский! Ленинградский! – с энтузиазмом закричали они. – Ленинградский рок-н-ролл!
– Вот видите! – обрадовалась Матильда. – Вы молодцы! Повторяйте за мной:
Пускай сегодня мелкий дождь идет с утррра,
Но мы с тобой опять танцуем как вчеррра.
От Москвы до Ленингрррада, и обррратно до Москвы,
Пляшут линии, огрррады и мосты.[2]
Гламроки были явно способными учениками. Они без труда повторяли незнакомые им слова. Но для них было неважно, что слова незнакомые – им очень нравилось, что теперь и они тоже могут, и никакого краша не происходит.
– Аба! Аба! – в восторге кричали они. – Мы гламроки! Мы читаем бредни! И мы читаем букву!
От открывшихся перед ними новых возможностей, дикари пришли в состояние крайнего возбуждения, и Матильда подумала, что их следует угомонить, а то они уже разошлись не на шутку.
– Стойте, стойте! Послушайте меня! – ей едва удалось их перекричать. – Скажите, зачем вы читаете эти свои бредни?
Гламроки немного успокоились, и один из них ответил:
– Мы должны читать бредни, – и тут же опять завелся. – Аба! Я читаю букву!
По-видимому, возглас «аба» у них служил способом выражения восторга. Но Матильда прервала энтузиаста:
– Да, я поняла, вы читаете бредни. Но какой в них смысл?
Вопрос озадачил гламрока.
– Что такое смысл? – спросил он, и не дождавшись ответа, добавил. – Смысл не надо. Надо ошо!
Матильде стало ясно, что отучить их от глупой привычки не удастся, да и не стоит наверно. Немного подумав, она обратилась к ним со словами:
– Так, значит, смысла вам не надо. Тогда я расскажу вам новую, волшебную бредню. Если будете читать ее постоянно, непрестанно, вам будет не просто ошо, а хо-ро-шо. Это больше. Это лучше.
Гламроки, похоже, были заинтригованы. Матильда собралась с мыслями, и начала говорить речитативом, не решаясь пока огорошивать их мелодией песни.
– Слушайте:
Мама-миа, хир а го эген,
Ма-ма, ха кэн а резист ю.
Мама-миа, даз ит шо эген,
Ма-ма, даст ха мач а мист ю.
Ес ав бин брокенхаре,
Блю син зе дэй ви паре.
Вай-вай, дид а эва лет ю го.[3]
Гламроки слушали как завороженные, и после того как Матильда закончила, еще несколько мгновений молчали. А затем разразились восторженными возгласами:
– Мана-миа! Мана-миа! У нас есть новая бредня! Хо-ро-шо! Это больше! Это лучше! Аба! Аба!
– Да, это Абба, – сказала Матильда. – Ну успокойтесь вы! Слушайте, давайте я вам повторю, чтобы вы заучили!
– Мана-миа! Мы помним! – отозвались гламроки, и тут же нестройным хором повторили все слово в слово, заменяя лишь «мама» на привычное им «мана». Как видно, их разум не был обременен излишней информацией, а потому любые слова и фразы они запоминали и воспроизводили с легкостью.
– Ну вы даете! – удивилась Матильда. – Ладно, пойдемте отсюда, здесь душно. Пойдемте!
Гламроки послушались и гурьбой высыпали вслед за Матильдой наружу. Но и там не могли угомониться. Переполненные впечатлениями, они выстроились по своему обычаю в вереницу и принялись топтаться, бормоча новую бредню:
– Мана-миа, хир а го эген…
Теперь они уже уверенно выговаривали букву, но веселая песенка в их исполнении превратилась в мрачный речитатив, как получается у солдат, когда они механически запевают надоевшую строевую песню.
– Ма-на, даст ха мач а мист ю…
Матильда, глядя на все это топтание и бормотание, подумала: «Нет, это опять какое-то исступление. Так не пойдет. Надо их зарядить чем-то более позитивным».
– Так, слушайте все сюда! – скомандовала Матильда. – Стойте как стоите. Сейчас мы разучим новую бредню. Это не просто бредня, а пелка-танцевалка. Это еще больше! Еще лучше! Вам будет хо-ро-шо! Хватайтесь друг за дружку и повторяйте все движения и слова за мной.
Гламроки удивились, но послушались. Она стала впереди всей вереницы, положила руки стоящего за ней себе на пояс, пригрозив ему, «Не трогай мой бант!», и начала петь, отплясывая когда-то модный танец:
Как-то ночью по пустой дороге
Грустный со свидания я шел опять.
Верьте – не верьте, почему-то ноги
Сами стали этот танец танцевать.
Снова к милой привела дорожка,
Снова оказался у ее дверей.
Стукнул в окошко, подождал немножко.
Слушай, дорогая, выходи скорей.
Раз-два, туфли надень-ка,
Как тебе не стыдно спать.
Славная милая смешная енька
Нас приглашает танцевать.[4]
Гламроки сперва нестройно и невпопад, но затем все дружнее и веселее принялись повторять все за ней. Оказалось, что они способны воспроизводить даже мелодию песни. Для них это было нечто новое, но было видно, что пелка-танцевалка им ужасно нравится.
Если кто-то видел, как танцуют летку-еньку, подпрыгивая вперед-назад и дрыгая смешно ногами, тот может представить, каким это было умопомрачительным зрелищем в исполнении гламроков. Наша дива знала, насколько старый добрый танец был опошлен современными гламурными дивами. Но она была не такой вульгарной, как ее «коллеги по цеху». Матильда ценила все настоящее, а потому пела и плясала так, как это делали в старое доброе время, которое она любила, как тот же твист.
Гламроки быстро усвоили мелодию и слова, и уже дружно подпевали ей, с удовольствием прыгая и выкидывая ноги из-под своих балахонов. Их впервые охватило доселе незнакомое им чувство радости – чувство, которое они верно никогда еще не испытывали.