class="p1">Внизу было душновато. Я открыла вентиляционные заслонки и прижалась лицом к одной, вдыхая кисловатый воздух.

Надо потерпеть.

И чем-нибудь занять себя. Скука убивает. Или… я давно искала повод выспаться, так почему бы и нет? Кровать, поставленная Дерри, никуда не делась. Металлический панцирь ее заскрипел, растягиваясь. А я закрыла глаза. Спать.

– …Мелкая, хватит нудеть. Выпил? Да, выпил. Все пьют. И вообще, не твое дело. Ты становишься похожа на мамашу. Точно-точно, я тебе говорю.

Смех. И щипок за задницу.

Ненавижу, когда Вихо пьет, а в последнее время я чаще вижу его пьяным, чем трезвым. Нет, он не надирается настолько, чтобы вовсе не стоять на ногах. Человек посторонний вовсе не поймет, что не так. А я вот вижу и этот лихорадочный блеск в глазах, и подрагивающие пальцы.

– Проигрался? Успокойся, мы просто на интерес, я ведь не дурак, чтобы играть на деньги… Кто? Клара? И ты этой дуре поверила? Мелкая, от тебя такого не ожидал. Двадцатки не найдется? Да у меня просто мелочи нет. На счету пока пусто, а заправиться надо… в Йельбридже клиент ждет. Пьяным за руль? Кто, я?! Ты что, мелкая, я не пьян, это так… туалетная вода. Давай свою двадцатку, потом верну. И не вздумай Нику жаловаться. Господи, как ты с таким занудой вообще уживаешься…

На интерес. На пару центов. Ведь что за игра, когда пара центов не стоит на кону, будоража азарт. На желание. И Вихо, раздевшись до подштанников, выплясывает на столе, а после целует Толстую Кло, которая хмурится и бежит за ним, пытаясь огреть полотенцем. Она честная вдова.

А потом он к ней ходит, ибо все-таки вдова, и давно.

– Что такого? Тоже женщина. И чтоб ты знала, весьма состоятельная. – Вихо оглаживает новый ремень из буйволиной кожи. Пряжка его блестит, и этот блеск неприятен.

На нем белая шляпа. И высокие ботинки.

Костюм с люрексовой блестящей нитью и массивные часы под золото. Или все-таки золото? Я так и не спросила.

– Каждый устраивается, как умеет. – Он треплет меня за щеку и, наклонившись к самому уху, шепчет: – Я же не ставлю тебе в вину, что ты старичка окрутила. Окрутила – и молодчинка.

Я бы могла возразить, но слова застряли в горле.

С людьми сложно разговаривать, и я ухожу к драконам.

Сон не идет.

В голову лезет всякое… Ничего. Пройдет. Это потому, что я на кладбище была. Не стоит туда возвращаться. Не стоит вообще… переехать бы, но Ник прав. Драконов я не оставлю.

Я перевернулась на бок. Жестко.

И на второй. Неудобно. Ноги не вытянешь, кровать для меня тесновата, но я слишком ленива, чтобы что-то менять. Или боюсь? Мисс Уильямс уверена, что дело именно в страхе. А я… я не знаю.

…Вихо уехал, когда мне исполнилось двенадцать. Отец уже тогда был болен и глушил боль виски. Правда, напиваясь, в отличие от многих иных мужчин он становился тих и безобиден. Он ложился в постель и часами лежал, не мешая матушке проявлять заботу.

Или вот пол полировать.

Отчего-то матушка испытывала просто-таки небывалую страсть к полированным полам. И еще к сияющим белизной унитазам. Правда, мыть их было моей обязанностью.

Горько.

И от колбасы неприятный привкус. Зубной порошок где-то был, но вкус тухлой мяты едва ли многим лучше, а тратить драгоценную воду на полоскание глупо.

…Вихо уехал. Он был старше. Умнее. И вообще наследник.

Матушка им гордилась, а он, точно понимая, чего от него ждут, давал поводы для гордости. Лучший ученик в школе. Спортсмен.

Отличные результаты. И в местной команде, и потом. Он тренировался сам, понимая, что спортивная стипендия – единственный шанс вырваться из нашей дыры. У меня была мечта, а он просто хотел уехать. И уехал.

В Тампеске имелся университет, не слишком известный, но с юридическим факультетом, что хорошо.

– Пойми, мелкая, – со мной Вихо делился планами, когда больше было не с кем. – Вариантов у меня не так чтобы много. В егеря пойти? И всю жизнь ковыряться в драконьем дерьме? Нет уж, спасибо… Или в охотники? Та еще радость. Нику хорошо, у него папочкины деньги, а я должен использовать свой шанс. Вот посмотришь, я уеду, а потом…

Вернулся. Не сразу.

Он и вправду писал письма, длинные и пространные, рассказывая об учебе и студентах, о преподавателях, которых описывал порой зло и едко, но, как мне казалось, довольно точно. О городе, людях, о другой, неизвестной мне жизни, в которую ушел с головой.

И получалось.

Матушка гордилась им все сильней. Ее уже приняли не только в церкви, но и в приходском комитете, сочувствуя тяжелой судьбе – отец почти не вставал, а я не желала становиться идеальной дочерью, – и потому ей было перед кем похвастать.

Пускай.

Помню то время. И запах кукурузного хлеба. Матушкину Библию, читать которую приходилось стоя на коленях, ибо Господь видит. Гнев его того и гляди падет на грешную мою голову.

Отец умер под Рождество. По матушкиному представлению, сделал он это нарочно, исключительно затем, чтобы испортить праздник, готовиться к которому она начинала едва ли не с сентября месяца.

А он взял и умер. Будто не мог погодить две недели.

По радио давали спектакль.

Соседние дома сверкали огнями, и в кои-то веки выпал снег. Нормальный такой, пушистый мягкий снег, а не колючее нечто.

В церкви пахло имбирем.

И пастор раздавал пряники, испеченные женским комитетом, а еще призывал любить друг друга. Похороны как-то… не соответствовали обстановке, что ли.

Вихо не приехал.

– У него много дел, – сказала матушка, смахивая слезы кружевным платком. – Вы же знаете, как нелегко в наше время молодым, если нет поддержки семьи. Вихо талантлив, но этого мало.

Она вздыхала.

И дамы из комитета соглашались с ней. Они приносили нам кукурузный хлеб и творожную запеканку, выражая сочувствие. А еще оставили ветки падуба, потому что все-таки Рождество.

Наверху что-то грохнуло, никак, все-таки крыша. Подняться? Глупость несусветная. А я в своей жизни и без того совершила их изрядно.

Вихо вернулся незадолго до того, как Дерри ушел. Он оставил мне дом, не поленившись съездить в Тампеску – местным нотариусам он категорически не доверял, – работу и триста баксов.

Матушка потребовала их себе.

Я скрутила фигу.

Она сказала, что дом нужно продать, хотя вряд ли за эту хижину получится выручить больше тысячи, но это тоже деньги.

Я скрутила две фиги.

Она попыталась замахнуться, но за прошедшие годы я выросла и вытянулась, а горы и сил