Конрад фон Гетцендорф соответствовал представлениям Франца Иосифа об идеальном офицере: рост под два метра, плечи развернуты, грудь колесом, пышные седые усы и орлиный взор. Что же до блистательных военных побед, так не всем же быть Мольтке и Клаузевицами!

Не приходится и говорить, что когда нагрянул 1914 год, сам Франц Иосиф и его верный начальник Генштаба вовсе не противились войне, запамятовав свой неудачный военный опыт. Как раз наоборот.

Надо сказать, что благостная Вена, столица вальсов, весь тот мир и спокойствие начала века, о которых с таким умилением вспоминали позже, на полях сражений, были не чем иным, как отраженным теплом пламени, вспыхнувшего яркими языками перед тем, как погаснуть. Многое предвещало конец двуединой империи и Габсбургского дома: судьба брата императора Максимилиана, который дал согласие на коронацию в качестве мексиканского императора и закончил свою жизнь под пулями военного трибунала, и прежде всего судьбы двух наследников – Рудольфа, покончившего с собой, и Фердинанда д’Эсте, смерть которого в Сараево послужила поводом для чудовищной бойни.

В войсках, в народных массах, в аристократических и придворных кругах – словом, во всех слоях общества Франца Фердинанда д’Эсте терпеть не могли. Конрад фон Гетцендорф хорошо знал Фердинанда, долго служил под его началом и вскоре после убийства эрцгерцога – таков был официальный титул наследника австро-венгерского престола – прославился на всю империю примечательной фразой, так охарактеризовав своего покойного шефа: «Он был невыносим потому, что был несчастен».

Сегодня в своем передвижном штабе фон Гетцендорф принимал высокого гостя – Верховного главнокомандующего австрийскими войсками эрцгерцога Фридериха, который сел на командный бронепоезд в Лемберге, куда специально приехал на встречу с начальником Генерального штаба из Кайзер-Эберсдорфа, венской императорской резиденции.

Везло старому вояке фон Гетцендорфу на эрцгерцогов! И, что характерно, один другого лучше…

Фридерих, который был на четверть века моложе фон Гетцендорфа, обладал типичной для Габсбургов внешностью: немного скошенным лбом с хорошо выраженными надбровными дугами, массивной нижней челюстью с тяжеловатым подбородком, прикрытым аккуратно постриженной бородой. Волосы, изрядно поредевшие на лбу и висках, припорошены ранней сединой. Его темно-серые, чуть навыкате глаза казались странно неподвижными, какими-то стеклянными. Не красавец, конечно, однако выглядел солидно.

К сожалению, по глубокому убеждению фон Гетцендорфа, эрцгерцог и Верховный главнокомандующий разбирался в искусстве войны, как кошка в алгебре. Говоря совсем уж откровенно, фон Гетцендорф считал наследника австро-венгерского престола самоуверенным титулованным болваном…

Поэтому беседа их складывалась непросто. Разговор вертелся вокруг возможного русского наступления по всему Юго-Западному фронту. Зря Брусилов с Калединым надеялись, что небывалая концентрация их войск останется без внимания противника; австрийские разведывательные службы тоже не зря свой паек ели.

Фридерих напирал на то, что у австрийцев даже сегодня, в условиях глубоко эшелонированной обороны, недостаточно сил, чтобы противостоять дикой азиатской орде:

– Русских слишком много… И мы ничего не сможем с ними поделать в случае наступления! Они завалят наши траншеи трупами и пойдут дальше, нацеливаясь на Лемберг…

Франц Конрад фон Гетцендорф с легкой усмешкой заметил:

– А вот наши союзники в Берлине предложили попробовать этот минус обратить в плюс.

– Вы о чем?

– Я о концентрации русских… Очень неплохо, если русские завалят траншеи трупами. При условии, что это будут их траншеи, а не наши.

Фридерих удивленно поднял брови:

– Я все же не понимаю…

– Сейчас поймете. Наши берлинские союзники и гм-м… друзья… – фон Гетцендорф сделал многозначительную паузу. Он недолюбливал пруссаков и считал себя в куда большей степени немцем, нежели они. – Так вот, наши друзья полагают, что скопление большого числа людей в одном месте – прекрасная среда для развития инфекций. Если кто-то один заболеет чем-нибудь эдаким, смертельно опасным… Где один, там и два, и сто, и тысяча, и… Понимаете? Русским придется забыть о наступлении.

– Но наши солдаты и офицеры тоже изрядно сконцентрированы на узкой полосе фронта, они окажутся в столь же плачевном положении, – возразил эрцгерцог.

– Отчего же?.. Они надежно отгорожены от русских варваров нейтральными полосами, рядами колючей проволоки, окопами, траншеями и всем прочим. Так что все будет зависеть от того, с какой стороны линии фронта заболеет этот «кто-то». Германский Генштаб предлагает… Как бы это выразиться поделикатнее, слегка помочь судьбе и Господнему промыслу направить действие высших сил в… э-э… нужную сторону. Но если честно, мне не очень-то нравится их предложение!

– Могу себе представить! – поморщился Фридерих, тоже пруссаков не слишком жалующий.

Стоит заметить, что геополитическая ситуация в Европе начала двадцатого века запуталась до последней степени. Власти Австро-Венгрии, в частности, терпеть не могли северного соседа, молодой и нахальный рейх, крепнущий год от года. «Выскочки и плебеи Гогенцоллерны лишили нас, Габсбургов, императорского титула в империи всех немцев!» – так считал престарелый Франц Иосиф, и эрцгерцог Фридерих такую точку зрения всецело разделял. Но…

Геополитика – хитрая штука, и грязи в ней еще больше, чем в политике обыкновенной. Слаба была одряхлевшая Австро-Венгрия против кайзеровской Германии, приходилось дружить из-под палки, принимать позу подчинения.

– Боюсь, что до конца вы представить этого не можете. Впрочем, выслушайте сами господина полковника Хейзингера, он, должен заметить, умеет убеждать, – буркнул в усы Гетцендорф и нажал кнопку вызова адъютанта.

– Отто, скажите герру полковнику, что эрцгерцог готов выслушать его соображения и предложения.

Через минуту в походный кабинет вошел высокий, худощавый и сутулый мужчина среднего возраста в мундире полковника медицинской службы рейхсвера. У него было холеное бесстрастное лицо с маленькими колючими, как бы ощупывающими все вокруг себя глазками. Ощущалась в его взгляде какая-то пугающая, холодно-расчетливая решимость.

– Полковник Рудольф Хейзингер.

Немец явно не любил терять времени даром: уже через пять минут после того, как он начал «излагать свои соображения и предложения», эрцгерцог Фридерих и фон Гетцендорф почувствовали, что, во-первых, это говорит не дилетант, а человек, обладающий полнотой научного знания о предмете, а во-вторых, что сами они едва понимают смысл одного слова из десяти.

Еще бы! Рудольф Хейзингер все ж таки был не только полковником германской армии, но и профессором Берлинской Императорской Военно-медицинской академии, а это очень серьезное учреждение.

На двоих австрийцев обрушился настоящий град из малопонятных и заковыристых терминов. Некоторые звучали просто неприлично, некоторые – устрашающе. «Колиэнтерит», «каловый перитонит», «патогенность», «вирулентность», «боевые штаммы тифозного микроба» и так далее, и тому подобное.