Услышав имя Спасителя и не терпя палящей силы его, диавол стал невидим».

42. «Итак, если сам диавол сознается в своем бессилии, то, конечно, должны мы презирать и его, и демонов его. У врага и у псов его много хитростей, но мы, узнав немощь их, можем презирать их. А таким образом, не будем упадать духом, питать в душе боязни, не станем сами для себя выдумывать побуждений к страху, говоря: не пришел бы демон и не поколебал бы меня; не восхитил бы он меня и не низринул бы; или не напал бы внезапно и не привел бы в смятение.

Вовсе не будем давать в себе места таким мыслям и скорбеть, как погибающие. Паче же будем благодушествовать и радоваться всегда, как спасаемые; будем содержать в мысли, что с нами Господь, Который низложил и привел в бездействие демонов. Будем представлять и помышлять всегда, что, поелику с нами Господь, то ничего не сделают нам враги.

Они какими нас находят, приходя к нам, такими и сами делаются в отношении к нам; и какие мысли в нас находят, такие и привидения представляют нам. Поэтому если найдут нас боязливыми и смущенными, то немедленно нападают, как разбойники, нашедшие неохраняемое место, и что сами в себе думаем, то и производят в большем виде. Если видят нас страшливыми и боязливыми, то еще больше увеличивают боязнь привидениями и угрозами, и наконец – бедная душа мучится тем. Но если найдут нас радующимися о Господе и помышляющими о будущих благах, содержащими в мыслях дела Господни и рассуждающими, что все в руке Господней, что демон не в силах побороть христианина и вообще ни над кем не имеет власти, то, видя душу, подкрепляемую такими мыслями, демоны со стыдом обращаются вспять. Так, враг, видя Иова огражденным, удалился от него; но сделал пленником своим Иуду, нашедши, что он лишен такой защиты.

Посему, если хотим презирать врага, то будем всегда помышлять о делах Господних. Душа постоянно да радуется в уповании; и увидим, что демонские игралища то же, что дым, что демоны, скорее, сами побегут, нежели нас будут преследовать; потому что они, по сказанному прежде, крайне боязливы, ожидая уготованного им огня».

43. «А для небоязненности своей пред демонами делайте такое испытание. Когда бывает какое-либо привидение, не впадай в боязнь, но каково бы ни было это привидение, прежде всего смело спроси: кто ты и откуда?

И если это будет явление святых, то они удостоверят тебя и страх твой претворят в радость. А если это диавольское привидение, – оно тотчас утратит силу, как скоро мысль твоя тверда. Ибо признак невозмущаемого духа при всяком случае спрашивать: кто ты и откуда? Так вопросил сын Навин и узнал, Кто был Явившийся (Нав. 5, 13). Так враг не утаился от вопросившего Даниила» (Дан. 10, 11-21).

44. Когда беседовал так Антоний, все тому радовались: в одних возрастала любовь к добродетели, в других искоренялось нерадение, в иных прекращалось самомнение; все же, дивясь данной от Господа Антонию благодати к различению духов, убеждались в том, что должно презирать демонские наветы.

Монастыри в горах подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ и которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие. Подлинно представлялась там как бы особая некая область богочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного, не было укоризн от сборщика податей, подвижников было много, но у всех одна мысль – подвизаться в добродетели. А потому, кто видел эти монастыри и такое благочиние иноков, тот должен был снова воскликнуть и сказать: коль добри доми твои, Иакове, и кущи твоя, Израилю! Яко дубравы осеняющия, и яко сад при реце, и яко кущи, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах (Числ. 24, 5-6).

45. А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая их и обращая взор на кратковременность человеческой жизни. Когда хотел вкушать пищу, ложился спать, приступал к исполнению других телесных потребностей – чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая к вкушению пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от вкушения и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела вкушал пищу, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько уповая предложить им слово на пользу.

Он говаривал: «Все попечение прилагать надобно более о душе, а не о теле, и телу уступать по необходимости малое время, все же остальное посвящать наипаче душе и искать ее пользы, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но паче ей порабощалось тело. Это-то и значит сказанное Спасителем: не пецытеся душею вашею, что ясте, ни телом, во что облечетеся (Мф. 6, 25). И вы не ищите, что ясте или что пиете: и не возноситеся. Всех бо сих языцы міра ищут: ваш же Отец весть, яко требуете сих всех. Обаче ищите прежде всего Царствия Его и сия вся приложатся вам» (Лк. 12, 29-31).

46. Посем постигло Церковь бывшее в то время максиминово гонение. И когда святые мученики ведены были в Александрию, последовал за ними и Антоний, оставив свой монастырь и говоря: «Пойдем и мы, чтобы или подвизаться, если будем призваны, или видеть подвизающихся». Было у него желание приять мученичество, но, не хотя предать сам себя, прислуживал он исповедникам в рудокопнях и в темницах. Много было у него попечения: позванных в судилище подвижников поощрять к ревности, и принимать участие в тех, которые вступили в мученический подвиг, и сопровождать их до самой кончины. Судия, видя бесстрашие Антония и бывших с ним и их попечительность, приказал, чтобы никто из иноков не показывался в судилище и чтобы вовсе не оставались они в городе. Все прочие в этот день почли за лучшее скрываться. Антоний же столько озаботился, что даже вымыл верхнюю свою одежду, и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился пред игемоном в чистой одежде. Когда все дивились сему (даже видел его и игемон и со своими воинами проходил мимо него), стоял он бестрепетный, показывая тем христианскую нашу ревность. Ибо, как сказал уже я, ему желательно было стать мучеником. И сам он, казалось,