Любовь – первая весенняя зелень, птаха, насвистывающая коротенькую песенку, плоский камешек, который мы пускаем резво прыгать по водной глади, и синее небо с белыми облаками, и извилистая дорожка, над которой смыкаются душистые заросли жасмина, и теплый ветер, летящий с холмов, и рука, сжимающая другую руку.

Любовь – обещание жизни. В начале всех начал стоят мужчина и женщина.

И в эту ночь их звали Ален и Мелани.

Не успел я открыть дверь своей квартиры, как послышалось взволнованное мяуканье. Я вошел и наклонился к Орфей, которая от радости каталась в прихожей по светлому берберскому ковру.

– Ну, как тут поживает моя маленькая тигровая принцесса? – сказал я, погладив полосатый серо-белый бочок.

По всей прихожей разнеслось довольное урчание.

Орфей я подобрал. Однажды утром она очутилась на лестнице перед моей дверью, сидела там, жалобно пища. Тогда она была еще совсем маленькая и очень тощая. Я обошел квартиры, расспрашивая жильцов, не у них ли убежал котенок, и таким вот образом наконец познакомился со всеми соседями. Но котенок тигровой масти оказался никому не нужен. Сначала я, абсолютный профан в зоологии, решил, что это кот, и дал ему кличку Орфей. А потом пришла Кларисса – она раз в неделю убирает квартиру – и, уперев руки в боки, решительно замотала головой:

– Да нет же, мсье Боннар! Ну что вы такое говорите! Это девочка, ведь сразу же видно.

Ну, если посмотреть, так и правда сразу видно. Тем не менее Орфей осталась при своем имени, и, по-моему, оно ей нравится, хотя еще ни разу она на него не отозвалась.

– Ты не поверишь, крошка, когда узнаешь, что со мной сегодня произошло. Ты очень удивишься. – Я потрепал ее по светлому брюшку, и Орфей блаженно растянулась на боку. Ей ничуть не интересно, что там такое со мной произошло, – пока чешешь ей животик, жизнь прекрасна.

Совершив этот нехитрый приветственный ритуал, я пошел на кухню налить себе воды. Вдруг страшно захотелось пить. Орфей прошествовала следом, грациозно вспрыгнула на мойку и пару раз настойчиво ткнулась крепким маленьким лбом в мою руку.

– Хорошо, хорошо… – Я вздохнул и пустил воду тонкой струйкой. – И что бы тебе не приучиться лакать воду из миски! Пить из-под крана, понимаешь ли, ненормально.

Орфей не слушала моей болтовни. Как у всякой кошки, у нее были свои понятия о том, что «нормально», а что нет. И очевидно, ей казалось гораздо более интересным пить воду из-под крана, а не из специально купленной кошачьей посудины.

Я стоял и смотрел, как она розовым язычком сосредоточенно ловит струю и жадно лакает.

«Вашу кошку зовут Орфей? – Мелани звонко рассмеялась, когда я сообщил, что в настоящее время единственная дама в моей жизни – это капризная кошечка, которая по ошибке носит мужское имя. – И она поет?»

«Ну да. Хотя и не по-настоящему. Зато она любит лакать воду из-под крана».

«Прелесть, – сказала Мелани. – А вот кошка моей подруги всегда лакает воду из вазы с цветами».

– Мелани говорит, ты прелесть, – сказал я.

– Мяу, – откликнулась Орфей, на секунду оторвавшись от воды. И опять стала лакать.

– Неужели тебе не интересно узнать, кто такая Мелани? – Я бросил куртку на стул, прошел в гостиную – половицы резко скрипнули, – зажег торшер и повалился на диван.

Спустя секунду послышался приглушенный стук – Орфей соскочила с мойки; теперь она тихонько подошла к дивану. Еще миг – и она, мурлыча, устроилась у меня на груди. Я лежал, поглаживая ее мягкую шерстку и рассеянно глядя на молочно-белый матерчатый абажур, от которого лился мягкий свет. Перед глазами у меня было лицо Мелани. Ее губы, казалось, вот-вот улыбнутся.

Я смотрел на свет своей лампы и вспоминал поцелуи перед темно-зелеными воротами на улице Бургонь – им не было конца, и все-таки конец настал, когда Мелани высвободилась из моих объятий.

«Мне пора», – сказала она тихо, и я заметил нерешительность в ее взгляде. На минуту у меня появилась надежда, что она спросит, не поднимусь ли я вместе с ней. Но она решила иначе.

«Доброй ночи, Ален». – И она нежно тронула пальцем мои губы, прежде чем набрать цифровой код на воротах.

Ворота с тихим жужжанием отворились, и за ними я увидел внутренний двор, в центре которого высился большой старый каштан.

«Ах, да я же совсем не хочу тебя отпускать, – сказал я, снова прижимая ее к себе. – Только один поцелуй еще».

Мелани улыбнулась и, когда наши губы опять встретились, закрыла глаза.

После этого был еще один, последний поцелуй, потом самый последний – очень бурный, самый последний поцелуй под старым каштаном.

«Когда мы увидимся? Завтра?» – спросил я.

Мелани задумалась.

«В следующую среду».

«Как? Только в среду?» – Неделя показалась мне невообразимо долгим сроком.

«Раньше никак не получится, – сказала она. – Завтра я на неделю уезжаю к тете. В Ле-Пульдю. Но мы не потеряем друг друга».

А потом мне все-таки пришлось отпустить Мелани с обещанием, что через неделю, в среду, мы ровно в восемь часов встретимся в «Синема парадиз».

Помахав мне на прощание, она скрылась в дверях дальнего, дворового флигеля дома. Я, завороженный, еще немного постоял во дворе, увидел, как в одном из окон верхнего этажа загорелся и вскоре опять погас свет.

Здесь живет женщина, которую я люблю, подумал я. А потом ушел.

Телефон зазвонил утром, когда я на кухне пил кофе.

Я чувствовал себя порядком разбитым после ночи на диване, где я, счастливый, задремал почти на рассвете. Кряхтя, выбрался я из-за стола и пошел искать трубку, которая, как всегда, лежала неизвестно где, а не на своей базе. Наконец отыскал – под стопкой газет возле кровати.

Звонил Робер. Он уже совершил обычную ежедневную пробежку в Булонском лесу и теперь, должно быть, сидел, дожидаясь начала лекций, в своем кабинете в университете. Он без обиняков приступил к делу.

– Ну как ты там? Что слышно? Взорвалась сверхновая? – завопил он, похохатывая, пугающе бодрым тоном, я даже вздрогнул. Голос Робера гремел даже сильней обычного.

– Господи, Робер, ну почему ты всегда так орешь в трубку? Я же не глухой. – Я вернулся в кухню и сел. – Я спал всего два часа сегодня, но… все было… – Тут я запнулся. На ум шли слова «магия», «волшебство», «романтика», и все это были слова, которые мой друг вообще не способен воспринимать. – Все было сногсшибательно, – сказал я наконец. – Безумно. До сих пор в себя не могу прийти. Это женщина, встречи с которой я ждал всегда.

Робер обрадованно щелкнул языком:

– Вот и славно. Ты, значит, если уж поймал искру, то загораешься так, что тебя не удержишь? Надеюсь, я не помешал? Малышка еще у тебя?