– У вас совершенно очаровательные ушки, – вдруг услышал я собственный голос и в тот же миг проклял себя. Нет, в самом деле, кто я такой? Фетишист, помешанный на ушах? – Я хочу сказать, – поспешно продолжал я, – у вас все очаровательно. Даже выразить не могу, как я рад, что вы приняли мое приглашение. Знаете, я ведь уже давно обратил на вас внимание.

Она улыбнулась и сказала:

– А я на вас. Кстати, меня зовут Мелани.

– Мелани. У вас красивое имя, – сказал я и подумал: это знак судьбы. Не далее как сегодня я говорил Роберу, что женщина в красном плаще напоминает мне киноактрису Мелани Лоран. – Вы немного похожи на Мелани Лоран.

– Вам так кажется?

Видимо, ей это понравилось.

– Да-да. Безусловно! – Скованность как рукой сняло, я почувствовал легкость и задор. – Но глаза у вас определенно в сто раз красивей. Вас, наверное, осыпают комплиментами.

Она засмеялась, польщенная. Затем спросила:

– Ну а вас?

Сказать по правде, я не очень-то задумывался насчет того, красивые ли у меня глаза. Карие и, как говорится, не хуже, чем у других, так я считал.

– За красоту глаз меня комплиментами не осыпали.

– Я хотела спросить, а вас как зовут?

– Ох. Ну конечно. Ален.

– Ален. Имя идет вам. – Она посмотрела на меня искоса, чуть наклонив голову. – И вы немного похожи на Алена Делона.

– Это самая приятная ложь, какую мне приходилось слышать, – сказал я, остановившись у входа в «Ла Палетт», уютное бистро, от которого совсем недалеко до моего дома. Я, собственно, не имел какого-то определенного плана, просто моя внутренняя навигационная система привела меня на улицу Сены, как бывало часто и в другие вечера, когда я приходил сюда поужинать. Я открыл дверь, и мы вошли.

– Когда я ищу любовь, я всегда иду в «Синема парадиз».

Мелани отпила глоток, потом, поставив бокал с красным вином, обхватила его ладонями, ее взгляд потерялся в какой-то неведомой дали, где-то за большим окном «Ла Палетт», и мне туда не было доступа. Ее глаза блестели, на губах играла задумчивая улыбка.

Наверное, в это мгновение я и влюбился в нее.

А ее слова глубоко меня тронули, я ощутил явственно, как в сердце что-то качнулось. Эти слова и эта странная слабая улыбка, с которой она их произнесла.

Сегодня, когда я размышляю о том вечере, мне вспоминается, что уже тогда ведь я заметил что-то странное, что-то в ее словах мне показалось необычным, хотя я и не мог бы сказать, что именно.

Много недель спустя, когда я в отчаянии повсюду искал женщину в красном плаще, мне снова вспомнились эти странные слова. Они оказались ключом ко всему, но этого я, конечно, не знал в тот миг, когда вдруг, сам того не ожидая, прикрыл ладонями пальцы Мелани, сомкнутые вокруг бокала. Мы впервые касались друг друга – иначе и не могло быть.

– Мелани, как прекрасно вы сказали… Вы поэт.

Она взглянула на меня – и ее улыбка теперь снова принадлежала мне. Мои ладони скрыли под собой ее руки, сомкнутые вокруг бокала, – вот так мы и сидели, вместе держа бокал, словно это само счастье, которое нужно удерживать в ладонях, точно птицу, бережно и нежно, чтобы она не упорхнула.

– Нет-нет, ну какой же я поэт. Но я, наверное, немножко склонна к ностальгии.

Ностальгия. Как же давно я не слышал этого слова, оно меня растрогало.

– Да ведь это чудесно! – Я наклонился к Мелани, и красное вино в большом круглобоком бокале качнулось. – Что стало бы с нами в этом бездушном космосе, не будь на свете десятка человек, которые бережно хранят в своих сердцах воспоминания и тоску по былым чувствам…

Она засмеялась:

– Ну и кто же из нас поэт? – Она осторожно отодвинула бокал, и я с сожалением отпустил ее руки. – А с воспоминаниями так все странно… – Она вдруг запнулась и не сразу продолжила: – От них можно загрустить, даже если это прекрасные воспоминания. Вспоминаешь о чем-нибудь хорошем, и это так приятно, ведь воспоминания – самое драгоценное сокровище, какое у нас есть, а все-таки от них тебе немного тоскливо, потому что понимаешь, было что-то и ушло и никогда не вернется.

Она подперла голову рукой и пальцем другой руки водила по столику, рисуя круги.

– Tempi passati[9], – прямо-таки философски изрек я, в то же время соображая, можно ли опять взять ее за руку. – Потому я и люблю эти старые фильмы. В них все снова оживает, пускай всего лишь на два часа. И можно вернуться в потерянный рай. – Я взял ее за руку, она не отняла.

– Поэтому и ваш кинотеатр так называется – «Синема парадиз»?

– Нет… То есть да… Может быть.

Мы оба рассмеялись.

– Честно говоря, точно я не знаю. Надо было мне спросить дядюшку – раньше кинотеатр принадлежал ему. К несчастью, его уже нет в живых. – Я сокрушенно вздохнул. – Бедный дядя Бернар!

Его чудесная жизнь на юге поздней осенью прошлого года внезапно оборвалась, однако конец был мирный. «А винцо и впрямь недурное!» – сказал он Клодин, поднял бокал и посмотрел вино на свет; дело было вечером, он сидел на террасе в плетеном кресле. «Сердце мое, принеси-ка ты нам еще бутылочку!» Когда Клодин вернулась, дядя Бернар сидел, откинув голову на спинку кресла, полузакрыв глаза, и, казалось, смотрел на высокие старые пинии – он так любил запах нагретой солнцем хвои. Но он был мертв.

Похороны были скромные. Пришли, собственно, только Клодин, да супружеская пара из поселка, с которой они подружились, да Бруно, старый друг дядюшки, да я. Мои родители как раз в те дни уехали путешествовать и находились в Новой Зеландии, по их просьбе был заказан венок, Клодин они написали письмо с выражением соболезнования.

И все-таки это были прекрасные, достойные похороны. И полные глубокой скорби. Вместо цветка я бросил в могилу на гроб дяди Бернара кусок кинопленки, давнишней копии фильма «Новый кинотеатр „Парадизо“».

Вспомнив все это, я вздохнул и поднял взгляд. Большие карие глаза Мелани смотрели на меня с глубоким сочувствием.

– Во всяком случае, он умер счастливым человеком, – сказал я. – Я очень его любил, моего старого дядюшку Бернара. Раньше я думал, он назвал кинотеатр в память об этом итальянском фильме…

– «Новый кинотеатр „Парадизо“», – подхватила Мелани.

И я кивнул:

– Да, верно. «Новый кинотеатр „Парадизо“»… Это был один из его любимых фильмов. Но ведь дядюшкин кинотеатр появился задолго до того, как вышла эта картина.

– Должно быть, это прекрасно – быть хозяином такой вот маленькой «фабрики грез».