П. Абелен, Ж. Фонтане, Барберо, Ж. Барро, Брюголль, Шазалон, П. Кост-Флоре, А. Фревилль, П. Меньери, Р. Монтань, Орвоен и Р. Плевен[60].

Что касается партии МРП, то она переживает медленный процесс упадка, сокращения числа членов. В 1965 г. МРП насчитывала не более 12 000 членов, а тираж ее газеты «Форс нувель» снизился до 10 тыс. экземпляров в 1965 г. и 6 тыс. в 1967 г. Близкие по духу журналы и газеты практически перестали поддерживать МРП (например, «Ви католик»), а некоторые, как газета «Темуаньяж кретьен», и вовсе сблизились с социалистами. Наконец, почти исчезла поддержка ФКХТ, пережившей в 1964 г. раскол и выбравшей путь деконфессионализации (ставшей ФКДТ – Французской конфедерацией демократических трудящихся)[61]. К началу 1967 г. МРП превратилась в нечто вроде философского кружка. Самороспуск партии в феврале 1967 г. только подтвердил свершившийся факт ее заката. 29 апреля 1967 г. собрание председателей и секретарей федераций МРП официально положило конец деятельности руководящих инстанций партии, хотя это противоречило уставу партии (право распускать партию имел только съезд). 28 сентября того же года прекратилось издание партийной газеты «Форс нувель». Эпоха МРП в истории французской христианской демократии закончилась.

Социокультурные и экономические изменения во Франции в 1960-е годы

Эволюция христианской демократии проходит на фоне глубоких политических и социокультурных перемен в стране. Затруднительно однозначно утверждать, опережали ли эти перемены развитие самой христианской демократии, или, наоборот, она пыталась угнаться за ними, не оказаться в хвосте современности. В любом случае, взаимовлияние остается очевидным. Другой важный факт состоит в том, что в момент, когда имеет место закат партии МРП, трансформации в политике, экономике, обществе, культуре, известные под общим наименованием «славного тридцатилетия» переживают свой апогей. С легкой руки французского экономиста Ж. Фурастье такое наименование получил период 1945–1975 гг., от окончания войны до начала мирового экономического кризиса. В самом общем представлении, это было время политических потрясений, демографического подъема, экономического роста, почти нулевой безработицы, создания разветвленной системы социального страхования, повышения уровня жизни и потребления, сексуальной революции и культурных изменений. При этом условность дат очевидна, поскольку основные изменения, проанализированные Ж. Фурастье, происходили в своей массе с конца 1950-х и в 1960-е годы.

К 1960-м годам Франция изменилась. Эти изменения в самом широком толковании прошли под знаком двух факторов: длительного относительно мирного периода (исключая колониальные войны, которые, по сути, были вне страны) и общего роста благосостояния французов. В 1962 г. закончилась колониальная война в Алжире, а на международной арене после серии острых кризисов наметилась тенденция к мирному сосуществованию. Благосостояние французов характеризовалось через призму полной занятости и технического прогресса. Верой в прогресс были затронуты все идеологии, даже критикующие капитализм. Отсюда господство технократизма, моды на научное объяснение общественных явлений. Но еще не пришло время критиковать индустриальное общество и выступать за «нулевой рост» или более гуманный рост[62]. Поэтому христианская демократия 1960-х годов также «технократична», как и остальные политические культуры. В ее дискурсе также прослеживается желание опереться на «новые средние слои» и дать характерный для той эпохи анализ причин, влияния на развитие общества и последствий научно-технического прогресса[63].

Один из главных эффектов экономического роста «славного тридцатилетия» – это очень глубокое изменение веса производственного и непроизводственного секторов внутри французской экономики. Например, сельское хозяйство, дававшее в 1946 г. 17 % ВВП, в 1974 г. дает лишь 5 %. Имеет место быстрое увеличение доли третичного сектора: в 1946 г. в него был вовлечены 34 % активного населения, в 1970-е годы– 50 %. Созданные в 1960-е годы– новых мест были в банках, финансовых институтах, страховых обществах, телекоммуникациях, государственной администрации, торговле, транспорте. Новое французское общество выглядело более многочисленным, более молодым, больше обращенным к досугу и потреблению, и все больше городским[64]. В годы «славного тридцатилетия» наблюдается растущая интеграция «рабочего мира» в ряды среднего класса, формирование т. н. «нового рабочего класса», который уже далеко не всегда голосует за левых[65]. Такая констатация вносила свои коррективы в электоральную базу христианской демократии, которая постепенно сдвигалась от сельского мира в пользу новых профессиональных и социальных категорий. Для нее оставался актуальным вопрос, быть ли ей прибежищем католического и сельского электората (как определяли некоторые французские и советские исследователи), или же она сумеет завоевать популярность среди новых категорий населения, ответить на вызов времени.

Сдвиг во французском обществе и экономике был обусловлен не только изменением их структуры, но и общим ростом потребительского благосостояния. Если в 1956 г. немногим более 20 % семей владели автомобилем, то в 1965 г. эта пропорция составила 45 %, а в 1968 г. достигла 54 %. Процент оснащения семей телевизорами, составлявший в 1954 г. 1 %, достиг почти 40 % в 1964 г. и 80 % в 1973 г. Оснащение холодильниками соответственно составило в 1954 г. – 75 %, в 1964 г. – 48,3 %, в 1973 г. – 86,8 %; стиральными машинами – в 1954 г. – 8,4 %, в 1964 г. – 35,4 %, в 1973 г. – 65,7 %. В сентябре 1957 г. 70 % семей не обладали ни холодильником, ни стиральной машиной, ни телевизором. К концу 1973 г. только 7 % из них находились в подобном состоянии. Напротив, лишь 2 % семей обладали этими благами одновременно в 1957 г., тогда как в 1973 г. их число составило 57 %[66]. Обладание определенным уровнем достояния, стремление к нему и в целом к благосостоянию определяли и мотивы голосования на выборах, уровень поддержки той или иной партии.

Разумеется, общество периода «Славного тридцатилетия» не лишено было проблемы неравенства. Но это уже не неравенство между жестко структурированными классами, так как общество обладало достаточной степенью мобильности. Неравенства исходили от квалификации (например, между инженером и простым рабочим), пола (заработная плата мужчин примерно в полтора раза выше заработной платы женщин), вида деятельности (третичный сектор находится в наиболее выигрышном положении в связи с развитием сферы услуг и ростом заработной платы) и региона (Париж по-прежнему доминирует над провинцией). И в то же время введение различных социальных пособий (ASSEDIC ит.п.) или гарантированного межпрофессионального минимума заработной платы позволило существенно улучшить ситуацию[67].

Наконец, в период «славного тридцатилетия» проявляется еще одна важная характеристика. Глобальный рост уровня жизни, развитие форм досуга, растущая унификация обширного среднего класса, прогресс техник коммуникации, прогресс в уровне образования и рост числа студентов стали факторами превращения в массовое явление культурных практик[68].

В 1960-е годы на политическую сцену выходит поколение «бэби-бум», далекое от послевоенных забот и тревог, для которого «война является не более чем виртуальной угрозой», подтверждая «конец сельского мира» и укоренение быстро распространяющейся массовой культуры. По словам Ж.-Ф. Сиринелли, фактически это первое поколение, знавшее только «славное тридцатилетие», пользующееся плодами «всеобщего благосостояния», которое «является потребителем прежде, чем стать производителем». Но это «благоденствие» имело свои временные пределы.