Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С какими бумажками? Ты ж говорил, что документы не нужны.
– Ну не нужны-то не нужны, да только не все и не совсем. Присаживайся и вот на этих газетах трофейную ручку распиши.
Парень энергично принялся за дело, и вскоре свободные от текста поля покрыли прихотливые завитушки.
– Всё, расписал.
Отец буркнул себе под нос «отлично», вытащил из пачки справок сперва одну, потом вторую и принялся их аккуратно заполнять, стараясь выписывать каждую буковку с разным нажимом пера.
– Это чего? – поинтересовался сын, заглядывая ему через плечо.
– Учётная карточка члена Партии… – ответил Волков-старший и попросил: – Не мешай, а?
Младший замер на время, но, когда работа закончилась, снова спросил:
– А партбилет где возьмёшь?
– А партбилет мне выдадут. Разумеется, сперва холку намылят за утерю партбилета, а потом выдадут. А тебе точно так же – кимовский…
– Какой-какой?
– КИМ – Коммунистический интернационал молодёжи, знать надо.
– Ну теперь буду…
– Вот и будь. Кстати, чтобы ты знал: мы приехали из-под Благовещенска. Вот справка, что я был там директором школы, а ты её, соответственно, закончил.
– А чего я ещё три года делал?
– А ничего. Там такое творилось, что ты только в двадцать втором в школу пошёл. Но, хотя ты и много знаешь о Дальнем Востоке, я тебя очень прошу: трепись поменьше. Упирай на то, что вспоминать тяжело, понял?
– Понял… Ну что? Спать-то сегодня будем?
Отец засмеялся, встал, потянулся, разминая плечи и, прикрутив фитиль, потушил лампу…
* * *
Следующее утро принесло новые проблемы и новые открытия. Во-первых, в полный рост встал вопрос бритья. Волков-старший брился клинковой бритвой, полученной в подарок от своего деда, и за двадцать лет успел набить руку. Но у младшего Волкова, несмотря на крепкие нервы и службу в не самом спокойном регионе России, от одной только мысли о бритье этим «орудием убийства» только что в глазах не темнело.
Младший Всеволод сидел у стола и с содроганием следил за тем, как отец ловко орудует блестящим лезвием, обрабатывая верхнюю губу. Вот исчезли последние следы пены, и Всеволод-старший удовлетворённо провёл по коже пальцами, определяя чистоту бритья. Судя по всему, он остался доволен.
– Папань…
– Чего тебе, отрок?
Волков-младший потёр щетинистую щеку и жалобно попросил:
– Побрей меня, а?
Тот поперхнулся от неожиданности и вылупил глаза:
– Чего?! В каком это смысле?
– Ну в прямом, – младший посмотрел на свежевыбритую голову отца, потом снова потёр свою щеку с почти недельной щетиной. – Не могу я так ходить.
Отец критически оглядел сына и вздохнул:
– М-да, уж… Видок у тебя… С учётом одежды – шпана одесская.
– Не понял? А с одеждой что не так? – Всеволод-младший сперва тщательно осмотрел себя, потом отца и повторил – Чего у нас ещё не слава богу?
Старший лишь хмыкнул. Ниже пояса Волковы были одеты практически согласно местной моде. Ну почти: трофейные сапоги и галифе не особенно бросались в глаза – тут многие ходили так же. Но вот выше пояса… Выше пояса имелись летние тельняшки, разве что у старшего она была морская, а у младшего – десантная, обнажавшие мышцы на руках, и чётко прорисовывавшие рельеф груди и подтянутых животов. Словом, оба выглядели довольно импозантно, но… по меркам двадцать первого века. Или хотя бы конца двадцатого, но вот в местную моду они ну никак не вписывались.
– Видишь ли, сын, сейчас тельняшка, если не в комплекте с морской формой, – признак мелкой уголовщины. Блатата эдакая… – отец помолчал, а потом продолжил: – Но мы и на блатных не тянем – татуировок-то нет. Вот и выходит, что мы то ли неправильные блатные, то ли психи из местного дурдома на прогулке.
– Папань, а мы поверх плащи наденем, вот и сойдёт, – легкомысленно предложил сын.
– Не сойдёт, – покачал головой тот. – Из-под плащей всё равно торчать будет. Так, – хлопнул он ладонью по столу. – Сейчас первым делом – одежду прикупить. Иначе мы тут так засветимся, что потом триста лет не отмоемся. Замучаемся в ГПУ объясняться, откуда мы такие красивые взялись.
– А побриться?
– Я тебе что – тупейный художник[19]? Вот переоденемся, зайдёшь в парикмахерскую и побреешься. А я не возьмусь. Я только себя брить умею… – тут он усмехнулся: – Помнишь, как я тебя стриг? И что из этого вышло?
Волков-младший рассмеялся. Когда-то, очень давно, вскоре после смерти матери, отец, уступив настойчивым просьбам сына, попытался его постричь. После этой чудесной стрижки весь остаток учебного года Всеволод выглядел так, словно переболел стригущим лишаем.
– Так что, – закончил отец, – сейчас позавтракаем и поедем сперва не на вокзал, а на толкучку. Там что-нибудь себе подберём.
За завтраком, состоявшим из гороховой каши с солёной озёрной рыбой, произошло странное событие. Шустро орудуя ложкой, отправляя в рот то сладковатое гороховое пюре, то вкусные кусочки ряпушки, Всеволод-младший заметил, что отец почему-то перестал жевать и застыл с каким-то отсутствующим видом. Парень хорошо знал, что отец ведёт себя так, когда вспоминает нечто важное или ему вдруг приходит в голову неожиданная мысль, а потому настороженно спросил:
– Чего такое, бать? Вспомнилось чего?
Волков-старший никак не отреагировал, и лишь когда сын в четвёртый раз повторил свой вопрос, ответил:
– Да нет, сын, ничего такого… Вот, зацепился глазом, – он ткнул пальцем в газетный лист, постеленный на стол. – Понимаешь, тут написано, как в Москве встречают делегацию Японской компартии. Причём сказано, что это очередной визит. ОЧЕРЕДНОЙ, понимаешь? – И он замотал головой, словно отгоняя какой-то морок.
– И что? – младший явно не понимал, что в этом обычном сообщении могло так насторожить отца. – Ну встретили и встретили. Сейчас же в Союзе со всеми компартиями дружат, нет?
– Верно, дружат, – кивнул головой старший Всеволод. – Вот только я что-то никогда ни о чём подобном о японских товарищах не слыхал… Впрочем…
Он так и не договорил, а, пожав плечами, снова принялся за еду. Всеволод-младший тоже пожал плечами и вскоре забыл о странном поведении отца, который, кажется, и сам не обратил внимания на эту статью. Как выяснилось в дальнейшем, зря.
Позавтракав и расплатившись за стол и кров, Волковы отправились на рынок. Фёдор Степанович предлагал им оставить вещи, чтобы не таскаться нагруженными, но пришельцы из будущего отказались. И вовсе не потому, что не доверяли – нет! Просто не хотели стеснять чужого человека.