Аликино и врач вежливо помолчали, пока пациент переводил дыхание. Казалось, его снова охватили тревога и смятение.

— Все считают, что я брежу. Но кто мог тогда противостоять сверхмощным адским силам в Баретте, в моем городе, который, честно говоря, казалось, превратился в счастливый остров. Я вам скажу: большая часть населения сама была связана с дьяволом. — Взгляд адвоката словно созерцал какие-то скрытые, леденящие взор картины. Руки и ноги его затряслись мелкой дрожью. — Вот еще о чем хочу сказать вам, что действительно сводит меня с ума и гвоздем засело в моем мозгу: в этой проклятой школе всем учащимся было предоставлено бесплатное питание. В основе меню было мясо, которое ребятам, как выяснилось, особенно нравилось. Так вот, это мясо для школьной столовой не приобреталось ни в одной мясной лавке. Знаю это, потому что сам лично проводил расследование, и должен уверить вас, что все мои заявления ни к чему ни привели.

Врач и Аликино вопросительно посмотрели на него.

— Откуда же бралось это мясо, если не из операционных в больнице?

Адвокат Ривоццини принялся бить кулаками по кровати, словно барабанил в какой-то безутешный тамтам.

— Плоть дьявола! Плоть дьявола!

Врачу пришлось сделать ему инъекцию успокоительного — очень сильную дозу бромистого соединения.

Возвратившись тем же вечером из Имолы, Аликино заперся в кабинете отца.

Фотографии, на которой его отец был снят среди фашистских главарей, на столе уже не было. Чья-то услужливая рука позаботилась поместить ее в гроб, на мягкий белый шелк возле тела Астаротте.

Заложив руки за спину точно так же, как это обычно делал отец, юноша постоял перед распахнутым окном. Небо сияло звездами, и из сада веял легкий ароматный ветерок.

Потом, не зажигая лампы, Аликино подошел к одному из шкафов, и его рука легко отыскала том, который ему был нужен, — «Соответствия» Расула.

Включив свет, он сел за письменный стол и принялся просматривать книгу, задерживаясь на некоторых страницах. Тишина стояла такая, что возникало ощущение, будто время остановилось. Спокойствие нарушал лишь легкий шорох бумаги. Наконец Аликино начал записывать первые даты. 1845-1905.

Этот период времени — от рождения до кончины Джерофанте Маскаро — включал в себя смерть отца, Барко, и рождение его сына — Астаротте. Соответствия приобретали форму и логику закономерности.

Решающие события семьи Маскаро высвечивались — это было очевидно — с неумолимой периодичностью: отцы умирали в шестьдесят лет, когда их сыновьям было двадцать.

Дети каким-то образом устраняли отцов. И крали некую часть их жизни?

Аликино приводил в порядок сведения, которыми располагал, чтобы составить так называемую таблицу соответствий, по Расулу, как вдруг порыв ветра перевернул несколько страниц.

Всего за какой-то час погода внезапно переменилась. Звезды исчезли, небо покрылось тяжелыми, мрачными тучами. Налетел холодный ветер, вынудивший Аликино закрыть окно, и разразилась гроза. Начался ливень, сопровождаемый яркими вспышками молний и раскатами грома.

Лампа погасла.

Юноша принялся искать спички, как вдруг в кабинете неслышно появились пять дрожащих огоньков — канделябр с зажженными свечами, который внесла какая-то белая, едва различимая во мраке фигура.

В дверях стояла мать. С января она жила в Болонье.

— Это ты вызвал такую грозу? — спросила она. — Вечер, казалось, был таким теплым и тихим.

У Фатимы была чарующая улыбка. Она обладала способностью приятно смущать сына.

— Я как раз очень хотел увидеть тебя сегодня. Мне нужны некоторые сведения, которые только ты можешь сообщить.

Обычно Фатима заплетала длинную толстую косу. Сейчас ее волосы, черные, блестящие, были распущены по плечам. Она поставила канделябр на письменный стол и опустилась в кресло.

— Спрашивай что хочешь.

— Я хочу знать все, что тебе известно о моем рождении.

Не переставая улыбаться, Фатима опустила взгляд и стянула на груди широкую белую шаль, накинутую поверх ночной сорочки.

— Отвечу тебе, но при одном условии.

— Каком?

— Прошу тебя, Кино, давай навсегда закроем этот кабинет. Лишим эти книги слова. Излишние знания отнимают радость у жизни.

Гроза, казалось, была в полном разгаре.

Аликино, подумав немного, кивнул в знак согласия.

Мать вздохнула с явным облегчением.

— Так что ты хочешь узнать?

— Ты должна сказать мне правду, как бы это ни было тебе тяжело.

— Не бойся.

— Ты вышла замуж за моего… Ты вышла замуж в двадцать пятом году. В том же самом году родился я.

— Ты это прекрасно знаешь.

— Все взаимосвязано. Все было сделано спешно.

— Это верно.

— Словно я непременно должен был родиться именно в этом году. — Аликино наблюдал за выражением лица матери, но не смог понять его и решил держаться спокойнее. — Ты хорошо знала Астаротте?

— Нет. По сути, только тогда и узнала, когда мы поженились. А потом все двадцать лет практически никто его больше не видел. Мне было известно только, что он вырос на вилле Нумисанти, что воспитывала его Мириам. У нас была большая разница в возрасте. Когда я выходила замуж, ему было сорок лет, а мне двадцать. Я лишилась отца и матери, мы с Джустиной остались одни.

— Ты согласилась выйти за него, потому что он был богат?

— Да, и поэтому тоже.

— Он говорил тебе когда-нибудь, как разбогател?

Фатима покачала головой:

— Ты же знаешь, он предпочитал жить один. Почти никогда ни с кем не разговаривал. Если не был в отъезде, то часами сидел запершись тут, в своем кабинете.

Аликино вздохнул. Ему тяжело был задать матери следующий вопрос. Но он не мог уйти от него, потому что именно это ему больше всего необходимо было знать.

— Скажи мне только одно. Я рожден тобой?

Он этого ожидал — Фатиме пришлось собраться с мыслями, прежде чем ответить.

— У меня была нормальная беременность. Когда пришло время рожать, приехала акушерка. При родах возникли некоторые осложнения.

— Что произошло? Расскажи точно все, что помнишь.

— Акушерке понадобилась помощь.

— И вместо врача пришел он, мой отец.

— Откуда ты знаешь?

— Продолжай, прошу тебя.

— Я потеряла сознание. Одним словом, лишилась чувств. Но мгновением раньше — это несомненно — я услышала крик новорожденного.