Вот слова мудрого прорицателя: «Этот сын не унаследует твоё дело. Спустя два года после твоей смерти он, ещё совсем юнец, вознесётся выше всех жителей нашей страны. Таков закон Судьбы; потому я и сказал об Этом».

Будущее моего сына для меня — огромное разочарование. Да ниспошлёт мне Судьба других сыновей и да унаследуют они моё дело, а иначе выходит, что я зря потратил сорок золотых на это пророчество.

— Как видишь, дорогой наш мальчик, тебя ждёт великое будущее, — сказал Ассиф. Кто-то хихикнул.

Абдулла несколько ошарашенно поднял голову от бумаги. В воздухе чем-то сильно пахло.

Снова раздались смешки. Два. Прямо перед ним.

Абдулла вскинул глаза. Он так и чувствовал, как они выпучиваются. Прямо перед ним стояли две невероятно толстые молодые женщины. Они встретили взгляд его выпученных глаз и снова захихикали. Жеманно. Обе они были с ошеломляющей роскошью облачены в сверкающий атлас и клубящийся газ — розовый на левой красавице, жёлтый на правой — и увешаны таким количеством ожерелий, что прямо в глазах рябило. К тому же на лбу розовой, самой толстой, прямо под аккуратно завитой чёлкой болталась жемчужная подвеска. На жёлтой, которая была если и потоньше, то самую чуточку, высилось нечто вроде янтарной диадемы, а причёска у неё была завита ещё аккуратней. Обе очень сильно накрасились, что в обоих случаях оказалось грубейшей ошибкой.

Как только прелестницы удостоверились, что произвели на Абдуллу сильное впечатление — что было правдой, так как он оцепенел от ужаса, — каждая из них потянула из-за широких плеч вуаль — левая жёлтую, а правая розовую — и целомудренно прикрыла ею лицо.

— Приветствуем тебя, дорогой супруг! — хором прозвучало из-за вуалей.

— Что?! — закричал Абдулла.

— Мы закрываемся вуалями, — объяснила розовая.

— Потому что ты не должен видеть наши лица, — объяснила жёлтая.

— Пока мы не поженимся, — закончила розовая.

— Это недоразумение! — пробормотал Абдулла.

— Вовсе нет, — заявила Фатима. — Это племянницы моей племянницы, и они приехали сюда, чтобы выйти за тебя замуж. Разве ты не слышал, как я говорила, что собираюсь присмотреть тебе парочку жён?

Племянницы снова хихикнули.

— Такой краса-авчик, — пискнула жёлтая.

После довольно-таки долгой паузы, в продолжение которой Абдулла переводил дыхание и пытался совладать со своими чувствами, он учтиво произнёс:

— Скажите же, о родичи первой жены моего отца, как давно вы знаете о пророчестве, которое было сделано при моём рождении?

— Сто лет, — отвечал Хаким. — Ты что, за дураков нас держишь?

— Твой дорогой отец показал его нам, когда писал завещание, — сказала Фатима.

— И естественно, мы не намерены лишать семью такого блестящего будущего, — объявил Ассиф. — Мы выжидали, когда ты откажешься продолжать дело отца, — а это явный признак того, что Султан намерен сделать тебя визирем, или пригласить тебя командовать своими войсками, или, возможно, как-то ещё тебя возвысить. Обе твои невесты — наши ближайшие родственницы. Естественно, на пути наверх ты не забудешь и нас. Так что, милый мальчик, осталось лишь представить тебя чиновнику, который, как видишь, готов вас поженить.

До этой минуты Абдулла был не в силах отвести взор от двух вздымавшихся, как волны, фигур племянниц. Теперь же он посмотрел в сторону и встретил циничный взгляд базарного Судьи, который вышел из-за ширмы с Книгой регистрации браков в руках. Абдулле стало интересно, сколько же ему заплатили.

Юный торговец учтиво поклонился Судье.

— Боюсь, это невозможно, — сказал он.

— Ах, я так и знала, что он будет вести себя враждебно и строптиво! — воскликнула Фатима. — Абдулла, только подумай, какой это позор, какое разочарование для бедных девушек, если ты их отвергнешь! Ведь они ехали сюда, чтобы выйти замуж, и так старательно нарядились! Как ты мог, племянник!

— К тому же я запер все двери, — напомнил Хаким. — Не думай, что тебе удастся улизнуть.

— Мне жаль, что придётся огорчить двух таких впечатляющих юных дам… — начал Абдулла.

Обе невесты уже были огорчены. Обе испустили вопль. Обе зарылись закутанным вуалью лицом в ладони и принялись громко причитать.

— Это ужасно! — плакала розовая.

— Я же говорила, надо было сначала у него спросить! — рыдала жёлтая.

Абдулла обнаружил, что зрелище плачущих женщин, особенно таких огромных, которые при этом ещё и колыхались, страшно его расстроило. Он чувствовал себя чурбаном и скотиной. Ему стало стыдно. Девушки ведь ни в чём не виноваты. Просто Ассиф, Фатима и Хаким использовали их в своих целях, как и Абдуллу. Но Абдулла всё равно казался себе чурбаном и скотиной, и ему было стыдно на самом деле потому, что ужасно хотелось заставить девушек прекратить сцену — замолчать и перестать колыхаться. В остальном Абдулле было наплевать на их оскорблённые чувства. Он знал, что стоит сравнить их с Цветком-в-Ночи, и они сами его отвергнут. Сама мысль о том, чтобы жениться на них, была ему поперёк горла. Его мутило. Но именно потому, что невесты хныкали, сопели и ахали у него перед носом, он вдруг подумал, что ведь три жены, в конце концов, — это не так уж много. Племянницы составят Цветку-в-Ночи компанию вдали от дома и Занзиба. Придётся всё им объяснить, погрузить на ковёр-самолёт и…

Это вернуло Абдуллу к действительности. С грохотом. С тем грохотом, который получится, если на ковёр-самолёт погрузить двух столь массивных дам, — даже если предположить, что с подобной поклажей вообще удастся оторваться от земли. Ведь племянницы были просто невероятно толстые. А что до того, будто они смогут составить компанию Цветку-в-Ночи, — какая чушь! Она образованна, умна и добра и к тому же красива (и стройна). А этим девицам ещё надо доказать, что у них на двоих найдётся хотя бы одна мозговая клетка. Они хотят замуж, и все их вопли — лишь средство заставить его согласиться. И они хихикали.

Он ни разу не слышал, чтобы Цветок-в-Ночи хихикала.

Тут Абдулла не без изумления обнаружил, что самым что ни на есть настоящим образом любит Цветок-в-Ночи — не менее пламенно, чем сам себя в этом убеждал, а может, и более, ведь теперь было ясно, как он её уважает. Он понял, что умрёт без неё. А если он согласится жениться на этих толстых племянницах, придётся жить без неё. Она скажет, что он жадный, как очинстанский принц.

— Мне очень жаль, — сказал он, перекрывая громкие всхлипы. — И вправду следовало бы сначала переговорить со мной, о родичи первой жены моего отца и о досточтимейший и добродетельнейший Судья. Тогда обошлось бы без этого недоразумения. Сейчас я жениться не могу, Я связан обетом.

— Каким ещё Обетом? — сердито спросили все прочие, в том числе и толстые невесты, а Судья добавил: — А ты зарегистрировал этот обет? Всякий обет следует зарегистрировать в магистрате, чтобы он получил законную силу.