раз. Сейчас мне на т-тренировку надо, — и наконец-то высвободил свою ладонь.

— Ну, как знаешь, — немного разочарованно протянула Соня. — Не забудь, ты обещал как-нибудь провести меня за кулисы!

— Не забуду. Д-до завтра, — попрощался он и, не удержавшись, снова покосился на окно второго этажа.

8

Учительница истории Жанна Борисовна, которую за глаза все школьники звали исключительно Жабой, обожала зубрил. Не было для нее большего наслаждения, чем выслушивать ответ ученика, полностью совпадающий с текстом из учебника. Стать отличником у Жабы было легко — достаточно было просто отвечать ей четко по книге, слово в слово, и она буквально на глазах расцветала. А вот свободомыслия Жаба не терпела и резко пресекала любые попытки его выражения на своих уроках. Дискутировать с ней было бессмысленно, поскольку альтернативных точек зрения для Жабы не существовало и каждый ученик со своим мнением автоматически записывался в выскочки и хамы.

Вот и сейчас, слушая стоящую у доски Динку, историчка страдальчески морщилась, всем своим видом демонстрируя, какие невыносимые мучения доставляет ей столь безграмотный ответ.

— Садись, Дружинина, — устало выдохнула она наконец. — Я, конечно, понимаю, что учеба вообще и история в частности не входят в круг твоих интересов, у тебя другое в голове, но…

— А что не так? — неожиданно для самого себя вмешался Макар. — Ведь по сути она все п-правильно ответила.

— Вознесенский, — покачала головой Жаба, — тебя мы послушаем в следующий раз, сейчас я тебя не вызывала. Дружинина, садись, — повторила она. — Три… с минусом.

— Но почему три? — вскинулась Динка. — Я же знаю материал. Я учила!

— Это несправедливо! — поддержал ее Макар.

— Что именно несправедливо? — ледяным тоном отчеканила Жаба, уставившись ему в глаза.

Он выдержал этот взгляд, хотя понимал, что прямо сейчас наживает себе злейшего врага.

— У вас явно п-предвзятое отношение. Вы ее нарочно валите!

— А ты сам бы хотел ее завалить? — тихо хихикнул Тяпа.

Макар быстро повернулся к нему. Глаза полыхнули яростью, кулаки сжались сами собой. Некоторое время он молча гипнотизировал одноклассника взглядом, а затем, стиснув зубы, с шумом выдохнул.

— У меня п-правило — с убогими не связываться, — выговорил он наконец.

— Че ты сказал, клоун?! — заверещал оскорбленный Тяпа.

Жаба постучала по столу авторучкой.

— Тяпкин! Вознесенский! — взвизгнула она. — Что за базар вы тут устроили!

— Это не базар, а рыцарский турнир, — иронично протянул кто-то с «Камчатки». — Поединок за честь прекрасной дамы…

— Напоминаю, что у нас здесь учебное заведение! — повысила голос историчка. — Вознесенский, не стоило устраивать эту провокацию. Я оценила ответ Дружининой ровно на столько баллов, на сколько она ответила. В конце концов, я учитель, если ты забыл. Я прекрасно знаю, на что способен тот или иной мой ученик. Выше этой планки Дружининой все равно уже не прыгнуть…

— Да почему не прыгнуть-то? — запальчиво возразила Динка; щеки ее раскраснелись, глаза возмущенно сверкали. — Я, кажется, не тупее других. И тему я знаю!

— Честно говоря, Дина, — играя в искренность, почти с нежностью протянула Жаба, — я вообще не понимаю, что ты забыла в одиннадцатом классе. Вот в наше время девочки… скажем так, с ранним развитием… выбирали ПТУ, и это было логично и закономерно.

Динка побледнела как мел и пулей вылетела из класса.

— Дружинина! Вернись! Я тебя не отпускала! — пораженная подобной дерзостью, закричала историчка ей вслед. — Вознесенский, и тебя тоже! — добавила она в отчаянии, но он уже выскочил за дверь.

Догнать девчонку удалось на лестнице, ведущей на первый этаж.

— Дин, постой. Да п-подожди ты! — немного запыхавшись, он быстро настиг ее и схватил за рукав.

— Пусти! — выкрикнула она истерично. — Что тебе от меня надо вообще? Заступничек выискался…

Однако все-таки остановилась, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх.

— А ты не хочешь, чтобы я заступался? — уточнил он.

Динка упрямо помотала головой.

— Не хочу. Я и сама могу за себя постоять! — выкрикнула она.

— А по-моему, т-ты уже не вывозишь. И это нормально, — торопливо добавил он, — если учесть, сколько на т-тебя всего навалилось…

— А ты, значит, добренький, да? — она недоверчиво прищурилась.

— Да не то, чтобы д-добренький… — он пожал плечами. — Просто ты мне нравишься.

— Нравлюсь? — она закатила глаза и постучала костяшками пальцев по собственному лбу. — Ты совсем того? Ты же в курсе, что обо мне говорят.

— Ну, в курсе. И что? П-пусть себе треплются.

Она снова замотала головой.

— Ты вообще представляешь — каково это, когда тебя весь город считает шлюхой? Когда ты знаешь, что тебя голой с парнем в постели видели абсолютно все: отец, одноклассники, родители одноклассников и даже учителя… Даже какой-нибудь задрот Тяпа или старый алкаш — физрук Петр Васильевич! — с отчаянной безысходностью добавила она. — Знаешь, как это унизительно — понимать, что все тебя считают давалкой и шалавой?

— Да мне п-плевать, что думают остальные. Я тебя т-такой не считаю, — твердо сказал он.

— Ты что, не врубаешься?! Я не девственница! — сказала она с вызовом.

— Ну и что? П-при чем тут это, вообще?! Я т-тоже, если тебе это интересно.

— Ты не понимаешь, это другое, — губы ее насмешливо искривились. — Если парень спит с кем-то и меняет подружек — то он красавчик и крутыш. А если девочка — значит, она шлюха и давалка.

— Я не считаю т-тебя ни шлюхой, ни давалкой, — он не удержался и схватил ее за плечи, чтобы легонько встряхнуть. — Ты д-для меня… самая лучшая.

Она притихла, несколько секунд ошеломленно вглядываясь в его глаза; губы ее чуть приоткрылись, и Макар почувствовал, как пересохло у него во рту.

— Ты как будто с луны свалился, — продолжая с любопытством его рассматривать, наконец заметила она; напряжение потихоньку рассеивалось.

— Вообще-то я из Москвы, — он улыбнулся краешками губ, боясь спугнуть ее.

— Наверное, после столицы здесь совсем тухло, да? — спросила она с неожиданным сочувствием. — Даже не представляю, как можно переехать из мегаполиса в маленький городишко, который можно пешком за час обойти.

— Ну, в п-принципе… жить можно, — хмыкнул он. — Цирк здесь у вас хороший, мне нравится.

— Терпеть не могу цирк, — Динка сморщила нос. — Так бедных животных всегда жалко…

— Между п-прочим, при хорошем уходе и заботе цирковые хищники живут на несколько лет д-дольше, чем их сородичи в дикой природе, — возразил он. — Тут же многое от д-дрессировщика зависит. От его методов. Среди тех людей, с которыми мне п-приходилось работать, жестокое обращение с животными не практиковал никто. Наоборот, у зверей с хозяином п-полное взаимопонимание и любовь.

— Я и клоунов тоже ненавижу, — она обезоруживающе улыбнулась. — Они такие… страшные.

— А воздушных г-гимнастов? — спросил он в волнении.

Она испытывающе приподняла