спрашивает орчиха, тоже присматриваясь. – Она у тебя ещё и выпивает значит, а ты знаешь внук, что женский алкоголизм – пострашнее мужского?

- Ба, не выпивает она вроде, да и не моя, сколько повторять можно. – огрызаюсь.

Кариниэль похоже заметила нас, подъезжает и вываливается из машины – в прямом смысле, прямо на бетонную дорожку у дома. Я быстро подбегаю и подхватываю её на руки – лёгкая как пушинка, и сразу лезут мысли что проблем носить её на свадьбе не будет, и через порог квартиры тоже. Отгоняю этот бред, несу в дом, чувствую, что она горячая, кожа кипяток. Приехала без водителя, видимо на своей машине, но, когда она со мной говорила – так плохо ей не было, это уж точно, даже кричала на меня.

Кладу её к себе на кровать, расстёгиваю пальто, стягиваю и бросаю в угол, заходит бабушка-гнома и выгоняет меня, за ней входит орчанка и закрывает дверь. Сидим с дедом на кухне, ждём вердикт, а я подхожу время от времени к двери, и спрашиваю:

- Может скорую вызывать пора?!

- Внук, не мешай, иди давай, брюхо там набей, или с дедом в его железках покопайся! – огрызается орчанка, а я могу уловить только всплески магии из-за двери.

Через пол часа они наконец выходят, садятся, и бросают какую-то чёрную круглую штуку на стол. Я хочу её взять, рассмотреть, но бабушка гнома одёргивает:

- Не трогай эту гадость, она сейчас растворится, это лишь её физичиское воплощение, предали ей что бы получилось вытащить из бедной девочки.

- Да, если бы ещё чуть-чуть – и не видать нам внуков, во всяком случае от неё. – добавляет орчанка.

- Да что происходит, можете уже нормально сказать?! – возмущаюсь я.

- Это та гадость, о которой я думаю? – спрашивает дед задумчиво.

- Да, во времена нашей службы использовалась частенько, сейчас запрещена. – отвечает ему бабушка-орк.

Круглая штуковина тем временем испаряется прямо на глазах, растворяется в воздухе и через пару минут её уже совсем не видно на столе. Я провожу рукой по тому месту, где она лежала – но ничего не чувствую. Я, конечно, знаю про всякую гадость, вроде заклинаний отложенной смерти, и что вот таким образом можно его воплотить в какой-то предмет, и достать из поражённого разумного, но вижу впервые.

- Это, внук, метка дезертира, запрещена уже лет пятьдесят как. – объясняет дед.

- И что она делает? – Спрашиваю.

Он пожимает плечами, и отвечает:

- Накладывается на дезертиров, штрафников в батальонах на передовой, позволяет отследить местонахождения разумного, так же если разумный удаляется за зону ответственности следящего артефакта – начинает медленно его убивать.

- Ма-а-ать… - говорю я.

Мне тут же прилетает подзатыльник от деда, со словами:

- Не забывайся, с предками своими сидишь, нормально выражайся.

Орчанка уважительно кивает, а бабушка-гнома говорит и смотрит на меня серьёзно:

- В какую-то ты плохую историю попал, внук, в очень плохую.

- А можно вообще эту метку повесить незаметно? – спрашиваю у стариков: - Может она знала о ней, но её не предупредили что от неё можно умереть?

- Можно наложить незаметно, но знание старое, засекреченное, делал какой-то спец армейский, так что всё может быть очень серьёзно, как бы не игры спецслужб. – Размышляет орчанка.

- Может отставник контуженный, спятил, следил за ней, когда я его почти подловил, решил метку использовать? – спрашиваю у всех.

- Всё может быть. – Говорит грустно гнома, вздыхает и добавляет. – Но не нравится мне это, хоть с тобой езжай в город.

Сидим молча так несколько минут, дед уходит к себе в мастерскую, бабушка орчанка возвращается к газете, а гнома продолжает хозяйничать на кухне. Через пол часа захожу проведать Кариниэль, она уже проснулась и лежит тяжело дышит в кровати. Сегодня она одета в блузку и брюки. Если бы как позавчера – вот мне бы сейчас был скандал со стариками, и словами – «срамота то какая, дед, ты смотри, ой дед куда смотришь, старый ты ловелас, что, седина в голову бес в ребро?!». А так – вполне целомудренно.

- Привет. – говорит она, видимо предлагая перейти на «ты».

- Привет. – отвечаю, сажусь на стул у кровати. – Ты как?

- Очень хорошо, всё прошло, как тогда. – говорит задумчиво. – Сегодня совсем плохо было, я думала не доеду.

- Нам нужно серьёзно поговорить. – наконец начинаю я.

Рассказываю ей про метку, говорю как это было опасно, спрашиваю осторожно:

- Не мог отец, если сильно волновался, наложить такое или попросить кого-то?

- Нет! – говорит запальчиво. – Он же не дурак.

- Тогда ты должна ему всё рассказать, следы метки явно остались у тебя в теле, пусть приглашают спецов, изучают, думают, что делать дальше, ищут виновных в конце концов – всё это может быть серьёзно. – говорю я, добавляя: - Это мог быть какой то съехавший с катушек военный, заклинание не самое простое, да еще и засекреченное.

Она кивает, и я помогаю ей встать, идём на кухню.

- Вкуфно! – говорит, кусая пирожок с повидлом.

- Ефё бы! – отвечаю, тоже жуя.

- Опять трескаешь, да сколько можно?! – говорит орчанка возмущённо. – Ладно девочка, ей после такого питаться больше надо, а тебе куда, а?!

- Я фшсего один. – говорю с набитым ртом.

- Это уже второй. – бурчит она недовольно, обратно зарываясь в газету.

- Я сегодня уезжаю, ба. – обращаюсь к обеим бабушкам.

- Да не стоит из-за меня… - говорит эльфийка, но я перебиваю:

- Стоит, ситуация и правда серьезней некуда.

Она не возражает, бабушки лишь грустно кивают, дед возвращается из мастерской, и зайдя в комнату, где я переодеваюсь в форму, протягивает мне что-то завёрнутое в грязную тряпицу, со словами:

- Возьми, пригодится.

Разворачиваю тряпку, и вижу пистолет ТТ, с гербом Союза на рукоятке, а на другой стороне выгравировано имя деда, наградной ствол.

- Дед, ты чего? – спрашиваю ошарашено. – Я не возьму, да и у меня на работе свой есть, табельный.

Он смотрит на меня выжидающе, пистолет не забирает.

- Дед, серьёзно, я вообще хотел тебе сказать что бы ты его под подушкой теперь держал, хрен его знает что будет, не надо было её сюда приглашать, может теперь этот псих к вам заявится. – Говорю ему