Так, лирику отложим на потом. Сейчас надо выяснить, почему братья с таким трепетом относились к желтому чемодану.

Маша порылась в чужих вещах (буду носить ей назло! И Версаче, и «Тати», мое-то все мокрое). Под нижним бельем обнаружилась картонка, делившая чемодан пополам, а под картонкой… брошюрки! Преподобный Сан, «Любовь и верность в вопросах и ответах». И еще преподобный Сан, «Церковь Христианской Любви и Единения». Такие же точно стояли на полке в Машиной келье. Неужели из-за этой фигни убили водителя?!

Нет, под брошюрками, покрывая все дно чемодана, лежала большущая коробка из-под шоколадных конфет. «Вишня с ромом»… Как же! Коробка была запаяна в целлофан и вдобавок завязана ленточкой, но Маша поспорила бы, что ни вишней, ни ромом в ней давно не пахнет. Хотя бы потому, что никто не положил бы конфеты под тяжелые брошюрки.

Не развязывая, она сняла с углов коробки ленту, стянула целлофан… Сердце выскакивало из груди. Что-то здесь тайное, может быть, опасное для жизни. А то бы почему Ганс не захотел даже приоткрыть чемодан?!

Под крышкой лежала черная вощаная бумага с названием кондитерской фабрики – «Рот-Фронт». Под бумагой – конфеты в пластмассовом лоточке с ямками. Маша приподняла лоточек – тоже ничего. Обычные конфеты, и фабричная бумажка имеется со штампом «Упаковщица № 8»… В чем тайна-то? За что человека убили? Если конфеты с наркотиком или с ядом, то, не попробовав, не узнаешь…

Маша хотела закрыть коробку и вдруг увидела кусочек фотопленки. Он встал ребром, завалившись в ячейку для конфеты. Маленький, с половину кадра.

Влипла! Это же маячок, вроде волоса, который Маша повесила на плащ, чтобы узнать, не шарил ли кто-нибудь в карманах. Теперь пленка засвечена. Остается проявить ее, и станет ясно, что коробку открывали…

Вся кровавая возня вокруг чемодана оказалась проверкой для Марии, ни больше ни меньше. Дали коробку, приказали доставить. Преданный в доску человек вроде Ганса так и сделает. А тот, кто думает о себе больше, чем о братстве преподобного Сана, в коробочку-то и заглянет: что я везу? Не схватят ли меня в аэропорту с наркотиками или взрывчаткой?… Конфеты могут быть обычными, да дела, в которые замешана посвященная пятой ступени, секретные. Прошла проверку – молодец, узнаешь еще больше и поедешь в Корею к преподобному. Не прошла… Ох, недаром Ганс так осторожничал с чемоданом. Едва ли он знал о пленке, зато усвоил, что за любопытство здесь жестоко наказывают.

Скрипнула заклиненная кепкой дверь. Кто-то ее толкнул, не смог открыть и постучался. Сейчас войдет Ганс и скажет: «Сестра, тебя ждут»…

Маша надела сырой плащ и сунула в карман пистолет. Шагнула к двери, вернулась и набросила одеяло на чемодан и коробку. Лучше, если Ганс не сразу все поймет.

Еще спишь, сестра? – спросили из-за двери.

Голос был девичий. Немного успокоившись, Маша стала дергать ручку, но «Краснодарские авиалинии» крепко сидели в щели. С той стороны подтолкнули, и дверь открылась. На пороге стояла вчерашняя «баскетболистка».

– И завтрак проспала, – сказала она, глядя на Машин плащ.

Сама «баскетболистка» была в футболке и в купальных трусиках. Наверное, уже успела об-макнуться в море. Наклонившись со своих высот, она выполнила здешний ритуал: чмок сестру в правую щеку, чмок в левую. Маша как бы нечаянно распахнулась, показывая, что под плащом одно белье. Мол, накинула вместо халата.

Оля, – представилась «баскетболистка». – Это я тебе чаю принесла.

Продолжая играть в сотрясение мозга, Маша скорчила горестную гримасу и пожала плечами: рада бы ответить, да не могу.

Ты немая?

Маша сначала покивала, потом помотала головой. Огляделась – в келье не было ничего пишущего.

Минуточку! – Оля без церемоний зашла в ближайшую келью и вернулась с ручкой и толстой тетрадью.

Интересные записи делала Машина соседка (или сосед?). Например, «Что есть любовь?» Или: «Мы – дети преподобного Сана». Полистав тетрадь, Маша вырвала из середины чистый листок и написала, что она Маша, что вчера попала в автомобильную аварию и с тех пор ни слова не может сказать.

Что ж ты молчишь! – всплеснула руками Оля. – Ах, да… Ну, написала бы!… Ой, и ладони ободраны! К врачу, к врачу!

И, схватив Машу за рукав, добрая великанша потянула ее из кельи.

Распотрошенная коробка лежала под одеялом. Оставлять ее так было нельзя. Маша вырвалась и написала: «Помоюсь, переоденусь, тогда. Ты в какой комнате?»

В сорок второй, этажом ниже, – ответила Оля. – Смотри, я жду!

И она ушла, наклонившись в дверном проеме. Ну и длинная!

Как только на лестнице стихли шаги великанши, Маша бросилась заглядывать в кельи. Тетрадку и ручку она вернула на место, оставив себе вырванный листок. В случае чего можно будет объяснить про сотрясение мозга: мол, говорить не могу, ищу, чем писать.

Коридор был похож на вагонный: сплошные двери, только не с одной стороны, а с двух. Заглянув в келью напротив, Маша обнаружила, что там нет окна. Вместо него был наклеен кусок фотообоев с березками. И в соседней келье то же самое. Дальше и проверять не стоило: ясно, что все кельи по одну сторону коридора без окон и что никто в них не поселится, пока есть свободные с окнами на море.

Куда она попала, в конце-то концов?! Причал этот гигантский, странный дом без окон. Или не дом? Вчера подходили к нему в темноте, у Маши слипались глаза и коленки тряслись от усталости. Запомнился транспарант над входом: «ВОТ Я И ДОМА». А так подъезд как подъезд. Без лифта. Лестница показалась узковатой… Надо выйти и посмотреть на дом со стороны.

Маша заглянула в другую келью, в третью… Вот оно! Фотоаппарат, и не «мыльница», а допотопный «Киев». С ним будет легче: перемотка пленки ручная. Спрятав фотоаппарат под плащом, она побежала к себе.

На счетчике было всего пять кадров – пленку только начали. Маша перемотала ее назад, вынула кассету и сравнила высунутый язычок пленки с засвеченным кусочком из коробки с конфетами. Эмульсия тут и там одного оттенка, отлично! Оставалось отрезать кусочек пленки и положить в коробку – разумеется, все в темноте. А отрезать нужно от конца, чтобы хозяйка фотоаппарата ничего не заметила. У нее просто станет на полкадра меньше, а кто их считает с такой точностью…

Маша залезла под одеяло, вскрыла кассету, размотала пленку… и вспомнила, что дверь открыта. Надо было заткнуть в щель «Краснодарские авиалинии», а то заглянет кто-нибудь. Между лопатками скользнула капля пота. Душно под одеялом. И страшно. Они доброжелательные, дети преподобного Сана. Любой может зайти, как Оля, чтобы узнать, не нужно ли чего новенькой. Увидит, что новенькая сидит, как чучело, под одеялом и занимается непонятно чем. Спросит. А отвечать нельзя, у Маши же «сотрясение». Хороша будет картинка, когда кто-нибудь (может быть, хозяйка фотоаппарата) сдернет одеяло…

Плавая в поту от духоты и страха, Маша отрезала кусочек пленки найденными в чемодане маникюрными ножницами. Кусочек подровняла точь-в-точь по старому, засвеченному, и положила в конфетную коробку. Конец пленки прикрепила к катушке той же липкой лентой, на которой он держался раньше, и стала наматывать пленку. Если кому-то кажется, что это легко, пускай попробует – на ощупь, не потянув, не поцарапав, не потеряв крышечку от кассеты. Да еще пленку нужно держать за краешки, чтобы не захватать эмульсию пальцами.