Дорога летела навстречу джипу и бесстрашно кидалась под колеса. По асфальту гуляли пыльные вихри. Справа за шеренгой пирамидальных тополей тянулось кукурузное поле, слева земля кончалась. За обрывом рябило море, неспокойное, в сказке о рыбаке и рыбке, когда старик пришел за дворянским званием для своей старухи. Вдали среди туч неслышно сверкнула молния. В джипе не чув­ствовалось ни ветра, ни предгрозовой духоты, но атмосфера была штормовая.

— У меня приказ, — виновато сказал Дед.

Мама вела машину и делала вид, что не может ни на секунду оторвать взгляд от дороги.

— А у Маши школа, — сказала она ветровому стеклу.

— В Москве тоже, помнится, была школа. Воз­можно, даже не одна, — сострил Дед.

— Она привыкла к этой.

— Через четыре года ей в институт поступать.

— Вот через четыре года и поглядим.

— Маргаритка, пойми, нельзя всю жизнь прожить в Укрополе!

— Николай Георгиевич, я тринадцать лет здесь прожила. Тринадцать лет! — сдавленным голосом повторила мама. — Только все наладилось: дом ку­пили, меня взяли на телевидение. А теперь все бро­сить? Где вы раньше были?! — в сердцах добавила мама и прикусила язык. Раньше Дед сидел в тюрьме у американцев. Он разведчик.

Из Америки Дед вернулся недавно и хотел навсе­гда поселиться в южном городке Укрополе с Машей и мамой. Но в Москве рассудили по-другому. Сам Президент России сказал, что пора Деду передавать свой богатый опыт молодым офицерам. Ему при­своили «генерал-майора», пообещали квартиру в Москве и работу в Академии разведки.

Для мамы такой поворот оказался неожиданным. Раньше она жила в Москве, а потом в Стокгольме вместе с Машиным папой — сыном Деда. Он тоже был разведчиком и погиб за месяц до рождения Ма­ши. Мама уехала в Укрополь и так здесь обвыклась, что стала бояться другой жизни. А Дед не хотел пере­бираться в Москву без внучки. Кроме Маши, у него не осталось родных людей. Да и с мамой он ладил. Спорили только из-за переезда в Москву. При этом и Дед, и мама говорили: «Так будет лучше Маше» — только Дедово «лучше» означало «поедем», а мами­но — «останемся».

Сказать по правде, Маша сама не знала, как ей будет лучше. В Москве духота, чад, людей миллио­ны, и все незнакомые. И моря нет. И сада. С другой стороны, Дед прав: нельзя всю жизнь прожить в Укрополе.. Кем она станет? Хотелось — журналисткой, как мама, или разведчицей, как папа и Дед. Но в Укрополе не нужны ни журналисты, ни разведчики. Мама все эти годы ездила на работу в Сочи: три часа на автобусе, или полтора на машине, когда она есть.

— Маргаритка, я русский генерал. Я не могу нарушить приказ, — снова начал Дед.

— Очень даже можете. Ушли бы в отставку и жили себе спокойно.

— Я двадцать лет спокойно прожил за решеткой, а теперь еще поработать хочу.

— А Маша привыкла к этой школе.

— А в Москве школы не хуже...

Маша не вмешивалась: в таких случаях только пикни, и взрослые со всей нерастраченной силой возьмутся за твое воспитание. Мама скажет: «Завтра норное сентября, а у тебя не сделано то-то и то-то». Например, платье не поглажено. А Дед вспомнит, как у них в военном училище старшина говорил: «Сегодня не погладил форму, а завтра потеряешь автомат».

Не прислушиваясь к спорщикам, она смотрела в окно. Дорога шла под уклон. Было видно, как навстречу катит огромная тень тучи, а дальше все теря­лось в дождевой пелене. У обочины стоял покосив­шийся автобус. Водитель менял колесо, а пассажиры сидели на краю поля или голосовали проезжающим машинам.

— Подсадим кого-нибудь, а то скоро дождь сюда дойдет, — сказала Маша, надеясь, что при посторон­них Дед с мамой угомонятся.

— Конечно, подсадим, — ответил Дед.

Мама уже сбавила скорость, а потом зачем-то свернула с дороги, и джип заскакал по полю. Тут и Маша заметила школьного историка Евгень Евгеньича и завхоза Иванова. Они сидели на какой-то длин­ной коробке, с тоской поглядывая на быстро надви­гающуюся тучу. Видно, потратились в Сочи, а води­тели на юге избалованы курортниками и даром не подвозят.

Увидев подъезжающий джип, Иванов заерзал и толкнул историка локтем. Джип был похож на укра­шенную для карнавала танкетку: мордастый, свер­кающий, грозный, с «люстрой» из десятка лишних фар — мечта бандита. Иванов притих, по-черепашьи втянув голову в плечи. Бандитская машина остано­вилась у его ног, но завхоз не поддался на уловку. С безразличным видом он стал отколупывать ногтем какую-то прилипшую к штанине дрянь. Историк, приложив ладонь козырьком ко лбу, пытался разгля­деть людей за темными стеклами.

— Садитесь, — распахнула дверцу Маша. Завхоз вскочил. Машу он, похоже, не узнал, но заметил маму.

— Ба, наша телезвезда! Какая честь для нас, про­стых тружеников, — он поклонился, блеснув ранней лысинкой, и сразу нырнул в машину, чтобы второй раз не нагибаться. Противный был тип: моложе ма­мы, а брюзгливый, как старуха. Даже школьники об­ращались к нему «Иванов», а не по имени-отчеству.

Евгень Евгеньич сказал спасибо за обоих и начал втискивать в джип коробку. Стоймя она не помеща­лась, лежа заняла бы все сиденье. В конце концов ко­робку бросили под ноги, уселись, и Евгень Евгеньич захлопнул дверцу.

Мама вывела джип на дорогу. Остающиеся пассажиры автобуса провожали его завистливыми взглядами.

— Вы, я вижу, тоже с обновкой. Почем такие иностранные машины? — осуждающим тоном спросил Иванов.

— Где как, — сдержанно ответил Дед. — Эта не совсем новая и обошлась не очень дорого.

— А на новую денег не хватило? — опять осудил Иванов.

Маша двумя руками уперлась ему в бок и заставила отодвинуться.

— Просто мне подвернулась эта. По случаю.

— Ворованная, — предположил Иванов.

— Нет, ее один пианист продавал.

— Хорошую машину по дешевке не продадут. Небось, после аварии кое-как поправил, а внутри все гнутое.

— Перестаньте, Иванов. Люди нас подвезли, надо благодарить, а вы язвите. - с досадой сказал Евгень Евгеньич.

— Нет, почему же. — Дед обернулся с переднего и сиденья и посмотрел на завхоза. — Человек беспокоится за нас, ведь правда?

Взгляд у Деда был неподвижный. Убедительный такой взгляд, Маша называла его про себя разведчицким. Иванов попытался отвести глаза.

— Я что? Я правда беспокоюсь. Может, он жулик, этот пианист.

— Согласен с вами! Без проверки никому нельзя доверять! — горячо подхватил Дед и продолжал раз­дельно, как будто диктовал: — Но этот пианист про­веренный, лауреат международных конкурсов. Уезжает работать за границу, вот и продал машину. Вы же не хотели обидеть достойного человека?