— Тебя выпороть как следует мало. Да как ты смеешь брать с собой в ночь, на преступление, свою шестнадцатилетнюю дочь!

Папа не ответил. Ему не пришлось ничего отвечать. Он молча занес чернокожую девочку в дом и положил на коврик рядом с очагом.

— Да она, похоже, много дней ничего не ела. Что там дней, недель! — воскликнула мама. — И ее лоб, только пощупайте, какой горячий, я чуть руку не обожгла. Так, Гораций, принеси сюда тазик воды и прикладывай к ее лбу холодную тряпку, а я пока сделаю похлебку, чтобы она хоть чуточку поела…

— Не надо, мам, — окликнула Пегги. — Лучше найди молока для малыша.

— Ничего с малышом не будет, а вот девочка умирает, и не надо меня учить, я сама знаю, как лечить людей…

— Да нет, мам, — перебила Пегги. — Она колдовала с восковой куколкой. Это колдовство, известное только чернокожим, но она знала, что нужно сделать, и обладала должной силой, потому что была дочерью короля в Африке. Она понимала, какова будет цена, и сейчас ей приходится платить.

— Ты хочешь сказать, что девочка умрет? — спросила мама.

— Она сделала куколку, свое подобие, и кинула ее в костер. Это дало ей крылья, на которых она могла лететь целую ночь. Но плата за такой полет — все оставшиеся годы жизни.

Похоже, рассказ Пегги глубоко пронял папу.

— Пегги, это же безумие. Зачем ей было бежать из рабства, если она все равно погибнет? Почему сразу не утопиться или не повеситься? Зачем столько хлопот?

Пегги не пришлось отвечать. Малыш, которого она держала на руках, вдруг громко заплакал. Другого ответа и не нужно было.

— Я достану молоко, — сказал папа. — У Кристиана Ларссона должно остаться немножко, вряд ли они все выпили.

Но мама поймала его за руку.

— Гораций, ты головой подумай, — упрекнула она. — На дворе середина ночи. Что ты скажешь, если тебя спросят, зачем тебе вдруг понадобилось молоко?

Гораций вздохнул и рассмеялся над собственной глупостью.

— Так и отвечу. Для малыша рабыни-беглянки. — Вдруг он побагровел, весь аж раскраснелся от гнева. — Ну и глупостей натворила эта девчонка! — буркнул он. — Знала ведь, что умрет, но все равно сбежала, а что нам теперь делать с чернокожим малышом? Мы ж не можем отнести его на север, положить на канадской границе и подождать, пока какой-нибудь француз не услышит крики и не выйдет забрать ребенка.

— Видно, ей показалось, что лучше умереть свободным, чем провести жизнь в рабстве, — сказала Пегги. — Она, наверное, знала, что бы ни ждало здесь ее малыша, эта судьба будет намного лучше, чем если бы он провел всю жизнь на плантации.

Девочка лежала рядом с очагом, дыхание ее было тихим, глаза закрыты.

— Она заснула? — спросила мама.

— Она еще жива, — ответила Пегги, — но уже не слышит нас.

— Тогда я прямо вам скажу, мы угодили в очень большие неприятности, — заявила мама. — Из местных никто пока не знает, что вы проводите через нашу гостиницу беглых рабов. Но стоит пойти слухам, а они разлетятся очень быстро, как вокруг нас лагерем встанет по меньшей мере дюжина ловчих. Нас не оставят в покое, начнутся засады всякие, стрельба…

— Об этом необязательно никому знать, — возразил папа.

— А что ты людям скажешь? Вот, шел по лесу и вдруг случайно наткнулся на ее труп?

Услышав это, Пегги страшно разозлилась. Ей захотелось крикнуть: «Она же еще не умерла, постыдились бы говорить такое!» Но им и в самом деле нужно было что-нибудь придумать — и побыстрее. Что если один из гостей вдруг проснется и решит спуститься вниз? Тогда секрет точно не утаишь.

— Когда она умрет? — повернулся к Пегги папа. — К утру?

— Она умрет до рассвета.

Папа кивнул:

— Тогда мне лучше пошевеливаться. О девочке я позабочусь, а вы, женщины, придумайте, что будем делать с ребеночком. Надеюсь, вы найдете выход.

— Да, ты уверен? — подняла брови мама.

— Я точно не знаю, что делать. Может, у вас появится какой-нибудь план.

— А что, если я скажу всем, что это мой ребенок?

Папа ничуть не разозлился. Просто широко ухмыльнулся и сказал:

— Тебе никто не поверит. Даже если ты по три раза на дню будешь окунать мальчишку в сливки.

Он вышел на улицу и, взяв в помощь По Доггли, отправился копать могилу.

— Хотя выдать ребеночка за кого-нибудь из местных не такая плохая мысль, — задумалась мама. — Та семья чернокожих, что живет у болот… помнишь, два года назад один работорговец пытался доказать, что это они у него сбежали? Как там их зовут, Пегги?

Пегги была знакома с этой семьей намного лучше, чем кто-либо из Хатрака; она наблюдала за ними точно так же, как и за всеми остальными, поэтому знала всех их детей, знала все имена.

— Они утверждают, что их зовут Берри[7], — ответила она. — Почему-то они очень держатся за это имя, чем бы ни занимались, хотя они вовсе не благородных кровей, а обычные люди всегда берут себе имя по своей профессии.

— Почему бы не сказать, что это их малыш?

— Они очень бедные, мам, — пожала плечами Пегги. — Еще один рот им не прокормить.

— Мы могли бы им помочь, — воскликнула мама. — У нас хватает запасов.

— Ты сама подумай, мам, как это будет выглядеть. Внезапно в семье Берри появляется светленький мальчик; любой, поглядев на него, сразу скажет, что он полукровка. А затем Гораций Гестер ни с того ни с сего начинает вдруг одаривать их одеждой, едой…

Лицо мамы побагровело.

— Где это ты такого набралась? — требовательно рявкнула она.

— Господи, мама, я ж светлячок. Да ты и сама знаешь, что люди мгновенно начнут трепать языками, знаешь ведь?

Мама посмотрела на чернокожую девочку, лежащую у огня.

— Да, малышка, втравила ты нас в неприятности.

Мальчик начал дергать ручками и ножками.

Мама поднялась и подошла к окну, вглядываясь в ночное небо, как будто надеясь, что оно подскажет какой-нибудь выход. Вдруг она резко развернулась и направилась к двери.

— Мам, — окликнула Пегги.

— Не мытьем, так катаньем, — заявила мама.

Пегги сразу поняла, что придумала мама. Можно и не отдавать малыша Берри, можно оставить его в гостинице и сказать, что взяли его себе, чтобы помочь Берри, потому что они очень бедные. Если семейство Берри согласится поддержать эту историю, никто не обратит внимания на внезапно объявившегося в гостинице мальчика-полукровку. Никто не подумает, что ребенок со стороны, что это Гораций приблудил его — ведь даже жена его согласилась взять малыша к себе в дом.