Но и Наталья не смогла стерпеть, когда поняла, что главное в жизни мужа не она с дочкой, а все те же проклятущие монеты. Пару месяцев конфликт тлел, вспыхивая короткими словесными стычками, но когда Силин вбухал большую часть зарплаты в очередное своё пополнение монет, случился грандиозный скандал. Вопрос жена поставила ребром: «Или я с дочкой, или эта твоя дурацкая коллекция!»

«Никуда не денется, живой человек все-таки дороже какой-то пригоршни монет», — рассуждала Наташка в кругу своих поддакивающих подруг.

Но фанатика понять трудно, тем более с невысокого, женского, шестка. Силин ушёл из семьи не только с лёгкостью, но и с радостью. Наташке он оставил все: квартиру, обстановку, забрал только носильные вещи, раскладушку, да Её Величество Коллекцию. Вот такая история была за плечами двух случайно встретившихся осенним вечером людей.

— Что это ты, Силин, на бар пялишься? — с вызовом в голосе спросила Наташка. — Решаешь, не зайти ли кутнуть? Да куда тебе, cкорее удавишься! Вот сколько ты лет в этой своей куртяге ходишь? — она подцепила пальцем клапан нагрудного кармана. — Лет десять, не меньше?

— Ну и что, она ещё ничего, — сухо отозвался Михаил. — А ты что в наших краях делаешь?

— В каких это «ваших краях»? Ты же, вроде, все в своём тупике живёшь? — удивилась Наташка.

— Ну и что, тебе-то вообще надо с другого конца города переться.

— А я работаю здесь, — она кивнула в сторону бара. — Поваром.

— Все, значит, поваришь? — спросил Силин, лихорадочно размышляя о том, как бы использовать это случайное стечение обстоятельств в своих целях.

— Я-то поварю, а вот у тебя, говорят, всю твою коллекцию спёрли. Правда, что ли?

— Ты-то откуда знаешь? — Силин насторожился, все-таки Наташка работает у Гарани, да и коллекцию его она прекрасно знала.

— Сорока на хвосте принесла, — засмеялась в ответ бывшая супруга Нумизмата. — Так тебе и надо! Всю жизнь угрохал на эти железяки, а теперь — все! Кусай локти!

— А ты, конечно, рада? — не удержавшись, со злобой в голосе огрызнулся Силин.

— Естественно, Бог все видит. — Наташка зло и коротко рассмеялась. — Бывай, придурок!

Нумизмат смотрел вслед уходящей женщины. По фигуре она осталась все такой же, ни поправилась, ни похудела, даже при своей колоритной профессии. Но вот у глаз уже морщинки, морщинки и под глазами, кожа покраснела и потеряла свежесть. «Как я мог тогда в неё втюриться? Хорошо, хоть вовремя развязался», — с облегчением подумал Михаил.

А Наталья тоже думала о Силине. Столько лет прошло, а она и жалела его, и ненавидела. Для второго у неё было больше оснований. Какая красивая могла получиться у неё в своё время семья и жизнь! Здоровый мужик, не курит, не пьёт, такая редкость, при этом золотые руки и денег огребал много. Она одних алиментов на дочь получала двести рублей — это было больше, чем собственная зарплата. Наташка, конечно, так и не поняла, в чем смысл всего этого накопительства, но знала, что для Силина значит его коллекция. А теперь стоит вот одинокий, как побитый пёс, и в душе, и рядом ничего. Единственная связывающая их нить порвалась давно. Дочка умерла в три года. Наташка тогда ушла в жуткий запой, а вот Силин обрадовался — отпала необходимость платить алименты. Ещё двести рублей для пополнения коллекции.

Наталья ещё не дошла до двери, когда к бару подкатила длинная, приземистая красивая машина с изысканно зализанными формами. По Свечину моталось много иномарок, но такую Нумизмат видел впервые. Первым из автомобиля вылез среднего роста, но весьма плотного сложения парень, одним цепким взглядом он окинул все вокруг и лишь затем открыл заднюю дверцу машины. Интуитивно Силин понял, что это и есть нужный ему человек, Анатолий Гаранин, владелец сети магазинов, ларьков, этого вот бара, а по совместительству ещё и глава мощной организации рэкетиров, подмявшей под себя городские торговые структуры.

Лица его Михаил не увидел. Перед его взглядом предстал рослый, расплывшийся в талии человек с жирным загривком и небольшой конусообразной головой, украшенной поджатыми волчьими ушами без мочек. Причёска у Гарани была в точности как у его телохранителя — коротко постриженный ёжик, только седой. Проходившая мимо Наташка радостно приветствовала хозяина своим звонким голосом:

— Добрый день, Анатолий Егорович!

Гараня не поленился поздороваться с обычной поварихой кивком головы, потом добавил ещё что-то словами, отчего Наташка заливисто засмеялась и первая прошла в дверь бара.

Нумизмат по-прежнему не видел лица этого человека. Но и одна тяжёлая, косолапая походка владельца «Золотого бара» говорила о нем много, если даже не все. Дядька был прав, этот человек в своей жизни видел больше плохого, чем хорошего, больше тяжёлого, чем радостного. Гараня по жизни не шёл, он проламывался сквозь неё как крушащий вражескую оборону танк. Его многие пытались остановить: государство, милиция, своя лагерная братва. Его множество раз били и морально, и физически, неоднократно пытались убить. Такой человек не привык к сантиментам, и идти просить у него: «Отдай коллекцию, Христа ради!» действительно было и глупо, и смешно.

Гараня прошёл в бар, и Силин так и не увидел лица своего врага. Снова принявшийся накрапывать дождик плеснул в лицо Нумизмату освежающую порцию воды, и он понял, что чересчур долго торчит на пустыре. Со своей заметной фигурой он выглядел словно пугало на осеннем огороде. Развернувшись, Михаил торопливо пошёл к дому.

В этот раз он еле заставил себя стянуть с плеч куртку, откинул в сторону сапоги и, даже не заглянув на кухню, рухнул на кровать. Несколько минут Силин лежал, бессмысленно глядя в потолок, затем незаметно провалился в мучительный сон. С тех пор как у него украли коллекцию, Михаилу снились одни кошмары.

Проснулся он уже поздним вечером, осень быстро съедала светлое время суток, сокращая и без того серые дни. Обшарив пустой холодильник, Силин убедился, что он пуст, так что ужинать пришлось горбушкой чёрного хлеба с кружкой крепко заваренного чая. За время этого короткого спартанского ужина Михаил решил, что надо будет сходить к бару, но чуть попозже, к закрытию. Требовалось чем-то занять эти три часа, и Нумизмат открыл свою заветную чёрную тетрадь. На первой странице, сразу после записи на форзаце, красивым старомодным почерком с чётко выраженным нажимом, с завитками и ятями, было выведено: «Я, Соболевский Алексей Александрович, потомственный дворянин, лично участвовал в создании этой монеты как чиновник по особым поручениям при министре финансов Российской империи…»

ЧЁРНАЯ ТЕТРАДЬ

Соболевский.

16 декабря 1825 года окна кабинета министра финансов Российской империи горели необычно поздно. Сам министр, пятидесятилетний русифицированный немец Егор Францевич Канкрин уже минут пять неподвижно сидел в своём кресле в непривычной, расслабленной позе. Правая рука его при этом прикрывала глаза, одновременно поглаживая высокий лоб, ещё больше подчернутый залысиной в ореоле светло-русых кудрявых волос. Несмотря на поздний час, министр был облачён в парадный мундир со всеми орденами и медалями. Только что он вернулся с аудиенции у нового Императора — Николая. Их встреча должна была произойти в другое время и в другой, более торжественной обстановке, но печальные события 14 декабря на Сенатской площади поневоле заняли мысли и время нового Императора совсем другими делами. Лишь спустя два дня в перерыве между личными допросами бунтовщиков Николай нашёл время принять главного казначея России.