Я и мои сестры иногда говорили о Сяоцин. Мы предлагали друг другу разные объяснения того, что, по нашему мнению, значила фраза «быть рожденной, чтобы доставлять наслаждение мужчинам». Слова папы свидетельствовали о том, что хрупкость и рассеяние Сяоцин волновали и пленяли его. Он не был единственным, кого тронула трагическая история ее жиз­ни и смерти. Многие мужчины посвящали Сяоцин стихи. О ней было написано не менее двадцати пьес. Я поняла, что Сяоцин и ее смерть таили для мужчин глубокое очарование. Может, мой незнакомец чувствовал то же самое?

— Я часто представляю, как Сяоцин проводила дни, предшествовавшие ее смерти, — задумчиво продолжил папа. — В день она выпивала всего одну маленькую ча­шечку персикового сока. Ты можешь себе такое пред­ставить?

Мне стало не по себе. Он был моим отцом, и мне не хотелось думать, что он способен чувствовать и ощущать нечто подобное тому, что происходило со мной вчера вечером, ведь я всегда говорила себе, что они с матерью далеки друг от друга и наложницы не доставляют ему никакой радости.

— Она тоже захотела оставить свой портрет, как Ли­нян, — продолжил отец, не замечая моего смущения. — Художник три раза приходил к ней, чтобы нарисовать его. Сяоцин слабела с каждым днем, но она помнила о том, что ее долг заключается в том, чтобы быть краси­вой. Утром она причесывала волосы и одевалась в самые лучшие платья. Она умерла сидя и выглядела такой пре­красной, что все, кто видел ее, думали, что она еще жива. А затем злобная жена ее владельца сожгла все стихотво­рения и вещи Линян, все, кроме одного портрета.

Папа выглянул из окна на остров Уединения. Его глаза увлажнились и наполнились... жалостью? желанием? тоской?

Повисла тяжелая пауза. Наконец я сказала:

— Но не все было утеряно, папа. Перед смертью Ся­оцин завернула несколько ювелирных украшений в ста­рую бумагу и отдала их дочери своей служанки. Когда девушка открыла сверток, она увидела, что на листах бумаги записано одиннадцать стихотворений.

— Не могла бы ты процитировать мне одно из них, Пион?

Отец не помог мне разобраться в моих чувствах, но благодаря нему я на мгновение ощутила волнующие мысли, которые, возможно, приходили в голову незна­комцу, ожидавшему встречи со мной. Я набрала в грудь воздуха и начала цитировать:

— «Невыносимо слушать, как холодный дождь сту­чит в забытое окно...»

— Немедленно замолчи! — приказала мама. Она ни­когда не приходила в эту комнату, и ее появление заставило меня вздрогнуть. Мне стало не по себе. Как долго она подслушивала?

— Ты рассказываешь дочери о Сяоцин, — обратилась она к отцу, — прекрасно зная, что она не была единственной, кто умер, читая эту оперу.

— Истории учат нас тому, как мы должны жить, — спокойно ответил отец, скрывая удивление, которое он, должно быть, почувствовал, увидев в этой комнате мою мать и услышав ее недовольный тон.

— Неужели история Сяоцин может послужить уро­ком для нашей дочери? — спросила мама. — Эта девуш­ка быыла худородной лошадкой, и ее покупали и прода­вали, словно вещь. А наша дочь была рождена в одной из самых благородных семей в Ханчжоу. Наша дочь невинна, а та была...

— Я прекрасно знаю, чем занималась Сяоцин, — перебил ее отец, — не нужно напоминать мне об этом. Но когда я говорю о ней с дочерью, я больше думаю об уро­ках, которые можно выучить, читая вдохновлявшую Сяоцин «Пионовую беседку». Уверен, от этого не будет вреда.

— Не будет вреда? Ты хочешь, чтобы наша дочь повторила судьбу Ду Линян?

Я украдкой взглянула на служанку, стоящую у двери. Сколько времени пройдет, прежде чем она сообщит об этой ссоре другой служанке (и, возможно, с большой радостью) и весть о ней распространится по всему дому?

— Да, Пион может многому у нее научиться, — ровно ответил папа. — Линян честная девушка, у нее доброе и чистое сердце, она смотрит в будущее, а ее воля непоко­лебима.

— Baaa! — ответила мама. — Эта девушка упрямо ду­мала только о любви! Сколько девушек должно умереть, читая эту книгу, чтобы ты понял, что она опасна?

Поздно вечером, когда мы с сестрами думали, что никто нас не слышит, мы часто шептались об этих не­счастных. Мы говорили о Ю Нян — она влюбилась в оперу, когда ей было тринадцать лет. А в семнадцать лет она умерла, и книга лежала рядом с ней. Великий поэт Тан Сяньцзу был страшно опечален, когда услышал о ее ранней смерти, и написал стихотворение, оплакивая ее. Но вскоре много, очень много девушек, прочитавших его историю, начинали сгорать от жажды любви, по­добно Линян, и умирали, надеясь, что истинная любовь найдет их и возродит к жизни.

— Наша дочь — феникс, — сказал папа, — и я хочу видеть, как она выйдет замуж за дракона, а не за ворону.

Его ответ не успокоил мою мать. Когда она была сча­стлива, то превращала осколки льда в великолепные цветы, но когда печалилась или сердилась, как сейчас, по ее велению темные тучи обращались в полчища жа­лящих насекомых.

— Слишком образованная дочь все равно что покой­ница, — объявила мать. — Нам не следует желать, чтобы Пион была одарена талантом. Знаешь, к чему приведет ее увлечение книгами? Может, к блаженству в браке, а может, к разочарованию, чахотке и смерти!

— Я уже говорил тебе раньше, что слова не смогут умертвить ее.

Родители, кажется, забыли, что я нахожусь в этой комнате, и я боялась пошелохнуться, чтобы они меня не заметили. Еще вчера я слышала, как они спорили по той же причине. Я редко видела своих родителей вместе. Обычно такое случалось во время праздников или религиозных церемоний в зале с поминальными дощеч­ками, где каждое слово и движение были определены трансе. Теперь я начинала думать, что они ведут себя так постоянно.

— Как она станет хорошей женой и матерью, если продолжит приходить сюда? — недовольно спросила мама.

А почему бы и нет? — ответил отец, но в его голосе не было уверенности. К величайшему моему удивлению и вящему отвращению матери, он свободно процитировал слова губернатора Ду, который говорил о своей дочери: «Молодая девушка должна понимать литерату­ру, чтобы после замужества ей было о чем поговорить со своим мужем». — Пион должна стать хранительницей нравственности, не так ли? Ты должна быть довольна, что она мало интересуется красивыми платьями, новы­ми шпильками и румянами. Она красива, но нам нужно помнить, что не лицо определяет ее сущность. Ее красота является отражением добродетели и присущего ей таланта. Однажды она успокоит и утешит мужа, прочи­тав ему прекрасные слова. Но, главное, мы учим нашу ночь быть хорошей матерью — ни больше ни меньше. Она покажет своим дочерям, как пишут стихи, и помо­жет им совершенствовать свою женственность. А глав­ное, она будет наставлять в учении нашего внука, пока он не вырастет и не покинет женские покои. Когда он закончит учебу, ее ожидает великий и славный день. В этот день она будет сиять от счастья, и только тогда ее оценят по достоинству.

Мама не стала спорить.

— До сих пор ее увлечение книгами не приводило к нарушению правил, — наконец уступила она. — Увере­на, ты не хочешь, чтобы она стала неуправляемой. Но если ты считаешь нужным рассказывать нашей дочери разные истории, то почему бы тебе не обратиться к ле­гендам о богах и богинях?