— Это точно. Это правильно. И гуманно, — Юрген одобрительно кивал головой в такт словам.

— А у вас что — не так? — спросил Павел.

— Нет, не так. Мы же не искупаем вину, мы испытание проходим. А прошли или не прошли, это начальство решает.

— Начальство решит! — издевательски протянул Павел. — Ему дай волю… У нас пуля решает. Пуля надежнее. И честнее. Если уж она тебя помиловала, то после госпиталя ты чист.

— Это правильно, — повторил Юрген.

— У нас в штрафбате не задерживаются, — продолжал Павел, — три дела — это край. Большинство, правда, навсегда освобождаются от всех земных забот, а…

— У меня сегодня третья атака, — прервал его Юрген.

— Ты — везунчик, — сказал Павел.

Юрген замолчал, копаясь в памяти: что есть «везунчик»? А Павел его уже за рукав шинели дергает.

— А у вас что — так и не освобождают?

— Да мы же недавно на фронте.

— А вообще? Что солдатское радио говорит?

— Солдатское радио? Ах, да, понял! Нет, ничего такого не слышал. Да и какая разница? Переведут в другую часть, тоже на фронте, один черт!

— Ну не скажи! Это нас, штрафников, со старыми винтовками валом в атаку гонят — и ни шагу назад! Сзади-то заградотряд с пулеметами стоит, враз срежет. Куда ни кинь, всюду клин. А в обычной части хоть какой-то шанс есть выжить. Там-то пулеметы вперед ставят, не сзади.

— У нас, рассказывают, тоже ставили, — сказал Юрген, — чтобы назад не бежали.

— Ну, у вас-то понятно! Фашисты, одно слово! — с каким-то удовлетворением заметил Павел. — А пленных у вас расстреливают?

— Как это — пленных расстреливать? — удивился Юрген. — Это никак не можно. Это как лежащего бить. — Тут Павел одобрительно кивнул головой. — У нас все время говорят, что красные пленных расстреливают, всех. Все верят. Плена боятся больше фельдфебеля и русской зимы, — улыбнулся Юрген. — А я не верю. Не может такого быть!

— Точно! — воскликнул Павел. — Расстреливали бы — так уж на месте, а их в тыл отправляют, в лагерь, значит. Я сам видел. Сотню, не меньше. Мы на передовую, а они — в тыл. Бредут, носы повесили, вояки, ети их мать!

— Я тоже видел, — тихо сказал Юрген, вспоминая кадры кинохроники.

— Да-а, плен, — протянул Павел и тоже затих, задумавшись.

Вновь загрохотали пушки, застрекотали пулеметы.

— Наши сейчас в атаку пойдут, — сказал Юрген, — тут вам и капут выйдет.

— Это еще бабушка надвое сказала, кому капут выйдет, — ответил Павел, — и кто в атаку пойдет. Наши сегодня с утра должны были через дорогу прорваться и высоту разблокировать, — выдал он одну военную тайну и тут же по инерции другую: — А то у нас ни патронов, ни жратвы, ни водки. Погнали бы нас иначе в эту идиотскую контратаку! А вместо водки подбодрили тем, что сейчас наши из-за дороги нас поддержат, накатят вторым эшелоном. Да, видно, что-то там не заладилось.

— Я и говорю!

— А че тут говорить? Ты слушай! Бой-то с той стороны идет, — Павел махнул рукой на высоту, — наши жмут!

— Нашим тут ближе, — уперся Юрген, — они первыми тут будут.

— Что ж, чему быть, того не миновать, — покорно согласился Павел, — ваши так ваши. Придется мне тогда тебе в плен сдаться, — выговорил он наконец давно бередившую его мысль. — Кому другому бы не сдался, дорого бы шкуру свою продал, а тебе, пожалуй, сдамся, не драться же нам по новой.

— Ну а если твои первыми придут, тогда я тебе сдамся, — великодушно сказал Юрген, нисколько не веря в такую возможность и посему позволяя себе шутливые фантазии, — слушай, а давай я тебе кровь пущу, — он достал нож из кармана шинели, выкинул лезвие, — ватник порежу и грудь немного кольну, а еще лучше — по щеке полосну, все лицо в крови будет, любой увидит, а заживет — только маленький шрам останется, как память о войне.

Сказал вроде как в шутку, а Павел задумался. За ним и Юрген посерьезнел, принялся горячо уговаривать:

— Тебе же амнистия выйдет!

— Нет, бога не обманешь, — с тяжелым вздохом сказал Павел.

— Это точно, не обманешь, — согласился Юрген, — бог — он все видит. Я это только на фронте понял.

— Бога на мякине не проведешь, — сказал Павел и пояснил: — Мы богом майора Яхвина зовем, особиста. Въедливый мужик! И редкая гнида! От него и жизнь наша и смерть зависят.

— Если жизнь и смерть, да еще майор, тогда точно — бог, — сказал Юрген, — надо мной такой же — майор Фрике. А гнида — это что?

Павел снял шапку, запустил пальцы в свою жесткую шевелюру, выдернул волос, сначала рассмотрел его сам, потом поднес к глазам Юргена.

— Видишь белые пятнышки? — сказал он. — Это гниды и есть. Яйца вшей. Что такое вошь, знаешь? А то сейчас поймаю, покажу.

— Знаю, знаю, — замахал рукам Юрген. — Но почему майор — гнида, а не вошь?

— Потому что не вошь ест, а гнида точит, — ответил Павел.

— А-а-а, — протянул Юрген, нисколько не понимающе.

Он убрал лезвие ножа, хотел положить его в карман шинели, но рука сама потянулась к голенищу сапога. «С чего бы это и к чему?» — подумал Юрген.

Бой между тем разгорался. Немец с русским, сидя плечом к плечу, напряженно вслушивались в его отзвуки да провожали взглядами снаряды, пролетавшие над ними.

— Как стрижи, — сказал Юрген.

— Ага, — кивнул головой Павел, — хорошо, что сегодня небо ясное, — усмехнулся он и, наткнувшись на непонимающий взгляд Юргена, пояснил: — Высоко летают.

Сидеть молча, ожидая решения своей судьбы, было невмоготу, и они опять разговорились.

— А стрижи в Германии есть? — спросил Павел.

— Конечно есть, — ответил Юрген, — но я их еще с детства помню, с Волги, у нас обрыв был, высо-о-кий, и весь в дырках, как сыр. А стрижи…

— Так ты с Волги?! — запоздало среагировал Павел.

— Да. А я разве не говорил?

— И я с Волги! — радостно воскликнул Павел. — А откуда с Волги-то?

— Из-под Саратова. Мы в деревне жили.

— И я из-под Саратова! Ну надо же! Земляка нашел! Во всем нашем батальоне ни одного, а тут на тебе! Во жизнь, какие коленца выкидывает! — Павел никак не мог прийти в себя от изумления. — Так ты из тех самых немцев?

— А что, встречал? — спросил Юрген.

— Как не встречать?! У нас по соседству с десяток немецких деревень. Мы еще пацанами в футбол с ними играли, мяч их, поле наше. А как подросли, бегали ваших девок щупать, ух, крепкие у вас девки! И до этого дела охочи!

— У нас девушки за своих выходят, — с некоторой обидой сказал Юрген.

— Выходят, понятное дело, за своих, — осклабился Павел.

Юрген вскочил и уж кулак сжал, чтобы проучить наглеца, но Павел сгреб его своими огромными ручищами, усадил силой рядом.