Шавиру и Амори пришлось осадить Александрию. Запасы продовольствия в городе быстро подошли к концу. Перед Александрией встал на якорь флот крестоносцев. Ширкух, оставивший в Александрии небольшой гарнизон во главе с Саладином, послал Амори письмо. «Мы оба теряем здесь время. Если бы король пожелал взглянуть на вещи спокойно, он бы ясно увидел, что, изгнав меня из этой страны, он только послужил бы интересам Шавира». Амори и так уже надоело таскать каштаны из огня для египетского визиря. Осада Александрии была снята, и Саладин покинул город с почетным караулом, а войска крестоносцев и Ширкуха в августе 1167 года, как и три года назад, вернулись в свои страны.

Вот что рассказывает Баха ад-Дин о втором походе в Египет: «Асад ад-Дин (Ширкух) очень часто публично говорил о своих намерениях относительно Египта. Шавир слышал о них и, боясь, как бы страна не попала в руки тюрков, и зная почти наверняка, что Асад ад-Дин вторгнется в страну, чтобы взять над ней власть, написал франкам и заключил с ними соглашение. По этому договору они должны были войти в Египет, полностью переходивший в их руки, и оказывать всяческую помощь визирю, который благодаря этому сумел бы сокрушить своих врагов и избавиться от всяких мрачных предчувствий. Асад ад-Дин и Нур ад-Дин были сильно встревожены этим известием, ибо опасались, что если неверные чужестранцы оккупируют Миср, то подчинят себе и всю страну. Асад ад-Дин начал готовиться к военному походу; Нур ад-Дин прислал ему войско и велел Салах ад-Дину, вопреки его желанию, сопровождать дядю. Они выступили в поход 12-го дня месяца раби 1562 г. (6 января 1167 г.) и вступили на землю Египта одновременно с франками. Шавир и все его сторонники-египтяне присоединились к франкам, чтобы дать бой Асад ад-Дину. Между двумя армиями произошло множество стычек и сражений; затем и франки, и Асад ад-Дин ушли из Египта. Франки решили уйти из Египта из-за того, что им стало известно о том, что Нур ад-Дин со своими войсками вторгся на их собственную территорию и захватил ал-Мунейзиру. Опасаясь за свои владения (в Сирии), они покинули Египет. Асад ад-Дин решил вернуться из-за того, что его войско было слишком мало по сравнению с объединенными силами франков и египтян, а также потому, что его армия была измотана и прошла через множество серьезных испытаний. Он не ушел до тех пор, пока не заключил с франками договор об уходе из страны. Он отправился в Сирию лишь в конце (мусульманского) года. Его горячее желание сделать себя властелином Египта теперь подкреплялось страхом, что эту страну займут франки. Он знал, что после его ухода они узнали о состоянии Египта и были не хуже него осведомлены обо всем, что его касалось.

Поэтому он беспокойно ожидал в Сирии, терзаясь честолюбивыми помыслами, уверенный, что судьба ведет его к тому (обладанию Египтом), что было предназначено другому».

Хронист Иерусалимского королевства канцлер короля иерусалимского Альмарика архиепископ Вильгельм Тирский так писал о войне крестоносцев с войском Ширкуха, подвергая сомнению версию о безоговорочной победе мусульман под аль-Бабейном: «После того (то есть когда крестоносцы нагнали турок в пустыне), не имея много времени думать, они совещались поспешно, что делать в такую решительную минуту, требовавшую всякого благоразумия и отваги, и по всеобщему согласию определили отважиться на бой с неприятелем.

Но численность с обеих сторон была неодинакова, ибо Сиракон (Ширкух) имел с собой 12 тысяч турок, из которых 9 тысяч имели шлемы и панцири, остальные же три были вооружены только луками и стрелами, и сверх того у него было 10 или 11 тысяч арабов, снабженных своим обычным оружием — копьем. Наша же конница состояла всего из 374 человек, не считая египтян, людей слабых и ничтожных, которые более мешали, нежели приносили пользу.

Сверх того, у наших были легковооруженные всадники, называемые туркополами, но сколько их было, не знаем; слышали же мы от многих, что они в день той великой битвы большей частью оставались бесполезны. Когда наши узнали о близости неприятеля и неприятель проведал о прибытии наших, полки были расставлены в надлежащий порядок, люди, более опытные в военном деле, увещевали других, давали наставления новичкам и старались, напоминая о победе и бессмертной славе, разжечь сердца своих сподвижников. Место, где должно было произойти сражение, находилось на границе степей и обработанной земли и было весьма неровно: песчаные холмы и долины перерезывали его, так что нельзя было заметить ни наступавших, ни отступавших. Называлось же оно Бебен, что означает: «ворота», ибо те холмы затрудняли проход, и отстояло на 10 миль от Ламонии, по ее названию некоторые обозначают сражение того дня. Между тем и неприятель не терял времени и, расставив войско в боевой порядок, занял холмы справа и слева, нашим же трудно было напасть на них, ибо те холмы были круты и состояли из рассыпавшегося песка. Отряд Сиракона стоял в середине, а другие — по сторонам его. Дело пришло к тому, что вступили в рукопашную, и наши, составлявшие королевское войско, бросились единодушно на отряд Сиракона, опрокинули неприятеля и разбили его. Сиракон же, преследуемый нашими, обратился в бегство. Вместе с тем Гуго Цезарейский напал на отряд, предводительствуемый племянником Сиракона, Саладином (Salahadinus); но его не поддержали свои, и он попался в плен вместе со многими другими; еще больше было убитых. При этом пал благородный и отважный муж Евстафий Шоми из Понта. Воодушевленные счастьем такой победы, другие турецкие полки соединились вместе и, напав на ту часть наших, которой было вверено охранение обоза, рассеяли ее и побили. При этом пал юноша, государь Гуго из Креоны, родом сицилиец. Когда этот отряд был рассеян и большей частью погиб, спасшиеся от меча искали спасения в бегстве. Неприятель же беспрепятственно овладел обозом и увез его с собой. Между тем разделенные отряды рассыпались там и сям по небольшим долинам, где борьба продолжалась отдельными схватками, в которых то наши, то враги одерживали верх. Таким образом, только сами принимавшие лично участие в сражении знали, как идет дело, и кроме них никто не мог ничего видеть. Битва оставалась долго нерешительной, и побеждали то одни, то другие, не зная, что происходит в других местах. Среди такого боя был тяжело ранен и наш достопочтенный брат, государь епископ Вифлеемский Радульф, занимавший место королевского канцлера, которое позже я наследовал; он потерял при этом весь свой обоз. Таким образом, битва оставалась долго нерешительной, и нельзя было сказать с точностью, кто победитель. Когда день склонился к вечеру и наступившая ночь призывала рассеявшихся к отступлению, все остававшиеся на свободе поспешили к своим, и наши, отыскивая ревностно короля, сошлись с разных сторон вместе.

Государь король остался победителем на том месте, где он сам сражался; другие же в различных пунктах, где они пытали свое военное счастье, имели одни удачу, другие неудачу; и никто с обеих сторон не одержал решительной победы. Король с немногими из своих отступил на одну возвышенность и, водрузив свое знамя, чтобы тем собрать рассеявшихся, ожидал их прибытия. Когда они соединились, то увидели, что неприятель, побивший и взявший в плен ту часть нашего войска, которая защищала обоз, стоял в беспорядке на двух холмах, и нашим не было другой дороги к отступлению, как между этих холмов. Построившись, они и пошли тихим шагом посреди неприятелей, стоявших справа и слева, и враги, видя такую решимость, не осмелились ничего предпринять. Так проходили они сомкнутыми рядами: храбрейшие и лучше вооруженные окружали со всех сторон остальных; наконец они прибыли к реке и благополучно перешли вброд. Всю эту ночь наши отступали по той же дороге, по которой пришли. Явившись в Ламонию, они нашли там Гергарда из Пути и Магаду, сына султана, которые занимали с 50 всадниками и сотней туркополов противоположный берег, чтобы встретить неприятеля, если он захочет переправиться через реку. Встреча с ними была особенно приятна государю королю, ибо он опасался, что неприятель, найдя их разделенными, может напасть на них на том или другом берегу. Он заботился также и о пехоте, которая оставалась позади, и боялся, чтобы неприятель не напал на нее врасплох. Таким образом, он прождал прибытия армии у вышеупомянутого города три дня, а ею начальствовал мудрый и благородный Иосцелин Самосатский. Наконец, в четвертый день наши мало-помалу собрались, и пехота соединилась с остальными; тогда, продолжая свой путь, они прибыли в Каир (Cahere), где и разбили свой лагерь у моста, перед Вавилоном. Сделав там смотр, они увидели, что им недостает ста человек; у неприятеля же, говорят, пало до 1500 человек.