Между тем и Сиракон, собрав также своих, прошел тайно от наших через степи в Александрию, которую ему сдали жители. Едва дошли о том первые слухи до короля, он созвал своих князей, равно султана, его сыновей и благородных египтян для поспешного совещания, как должно действовать. После долгих споров, как то водится в подобных случаях, наконец определили, так как Александрия снабжается съестными припасами только на кораблях из верхних стран Египта и сама не производит хлеба, то поставить на реке сторожевой флот, чтобы не было в Александрию никакого подвоза. Вслед за тем король потянулся со всей армией в ту сторону и раскинул лагерь между Торговой и Деменегутом, местечком, отстоявшим от Александрии на 8 миль. Оттуда он разослал лазутчиков по окрестным и даже по отдаленным странам высматривать и разведывать в пустыне, чтобы никто не проник в город для помощи осажденным или не вышел из города для призвания войск. В то же время флот преграждал всякому дорогу или, по крайней мере, не пропускал никого без тщательного осмотра. По прошествии месяца, как город не получал подвоза съестных припасов, народ стал жаловаться на недостаток пищи. Сиракон, видя это и опасаясь погубить голодом своих вместе с прочими, оставил в городе Саладина, дав ему около 1000 всадников, а сам ночными переходами прошел по пустыне, мимо лагеря наших, и появился в верхних частях Египта, откуда незадолго перед тем пришел.

Когда король узнал о том, он деятельно начал преследовать его и, таким образом, дошел до Вавилона. Уже все войско было готово пуститься в дальнейший путь, как к королю явился неожиданно благородный и могущественный египтянин Бенекарселле и объявил ему, что Александрия находится в крайности и что у него в городе есть влиятельные родственники, управляющие гражданами; народ же, мучимый голодом, легко согласится на все, и потому город можно без всякого труда сдать вместе с башнями во власть короля. Король, узнав о том, спросил князей, что они думают о всем этом, и, наконец, все вместе с султаном согласились возвратиться к Александрии и с обоими войсками осадить город. Жители, считая турецкий отряд Саладина, запершийся в городе, виновником своих бедствий, решились сдаться; почему Саладин, опасаясь измены, просил своего дядю поспешить с помощью».

Тогда Ширкух направил к королю своего пленника Гуго Цезарейского с предложением мира на условиях размена пленных, снятия осады Александрии и свободного пропуска его армии в Сирию.

Как сообщает Вильгельм Тирский, «когда государь Гуго выслушал все это (мирные предложения Сиракона), он, как человек умный и осторожный, обдумал дело со всех сторон, чтобы нисколько не сомневаться относительно пользы такого договора для наших; но при всем том, чтобы не иметь вида человека, который предпочитает свою личную свободу общественному благу, он нашел более приличным начать переговоры о том через кого-нибудь другого; он сам рассказывал мне все это позже в дружеской беседе. Таким образом, был отправлен с этим предложением один из товарищей по плену, стоявший близко к королю, некто Арнульф из Турбесселя, который попался в плен в одно время с государем Гуго. Он спешит со своим поручением к королю, объясняет ему причину своего отправления и в собрании князей, на котором присутствовал султан и его дети, излагает условия мирного договора. Предложение было одобрено всеми, и все полагали, что нисколько не будет противоречить славе короля и союзу, заключенному им с калифом (фатимидским), то, если город сдастся во власть короля, осажденный неприятель и войско Сиракона, рассеянное по Египту, удалятся из страны, а наши пленные будут разменяны на неприятельских пленных. Султан Савар (Шавир) вместе с египетскими вельможами одобрил условия мира и был ими совершенно доволен, ибо он ничего и не желал, как чтобы его соперник и враг очистил государство. В заключение явился и государь Гуго, чтобы утвердить договор и покончить дело.

После того глашатаи возвестили всему войску, что война окончена и Александрия не должна быть более тревожима. Тогда жители, истощенные продолжительной осадой и радуясь заключению мира, вышли из города и ходили на свободе, после того как столь долгое время находились взаперти, чтобы рассеяться от скуки. Имея теперь открытое сообщение, они старались также подкрепить свое истощенное тело пищей, которую находили, и восстановить угасавшие в них жизненные силы. Их радовало дружеское обращение с ними того войска, которое еще недавно выражало к ним ненависть и наводило ужас, и они весело беседовали с теми, которые накануне угрожали им смертью и погибелью. И наши не замедлили отправиться в город, исходили все, осмотрели улицы, ворота и стены, чтобы, возвратившись домой, рассказать что-нибудь своим и занять их чудесными историями. Над этим знаменитым городом возвышается башня изумительной высоты, называемая Pharas (фар, маяк) и служащая при помощи зажигаемых на ней огней руководной звездой для не знающих местности во время ночного плавания. Александрия лежит не у открытого моря; подход к ней весьма опасен и путь неверен; вот почему на башне всегда содержится огонь на общественный счет, чтобы подходящие корабли могли избежать угрожающих им опасностей и избрать надлежащий путь. На этой-то башне было водружено в знак победы знамя государя короля, и то, что сначала было известно немногим, узнали все.

Те, которые остерегались при первых переговорах доверять нашим, видя этот верный знак мира, не боялись более наших и были вполне убеждены, что наши не имеют враждебных замыслов. Они удивлялись в особенности тому, что такое множество жителей и чужеземных войск, с верностью защищавших город, были заключены в стенах столь небольшим войском и столь постыдно принуждены к сдаче. Наши имели едва 500 конных и 4 или 5 тысяч пеших людей, между тем как у осажденных было более 50 тысяч способных носить оружие.

Таким образом, Саладин оставил город и перед своим удалением провел некоторое время в лагере у государя короля, давшего ему стражу для почета и ограждения от обид, которые могут быть нанесены ему дерзкими людьми. Между тем султан при пении и звуках труб, тимпанов и других музыкальных инструментов, сопровождаемый кликами войска, вместе со свитой и бесчисленной прислугой прошел в триумфе через городские ворота, навел великий страх на граждан, одних осудил, других оправдал, исследовал проступки всех и воздал каждому по его заслугам. Наконец, приговорив жителей к известному денежному штрафу, он поставил людей, которые должны были заведовать сбором податей и налогов и наблюдать, чтобы жители не уклонялись от своих обязанностей. Собрав таким образом огромную сумму, он передал управление городом доверенным людям и со славой возвратился в лагерь. Наши же изготовились в обратный путь, а те, которые пришли на кораблях, запаслись в дорогу и радостно отправились домой. Король сжег машины, приказал привести в порядок обоз и направился к Вавилону. Там он соединился с оставшимися и, после утверждения колебавшегося трона султана, изгнания неприятеля и возвращения своих пленных, прибыл в Аскалон 20 августа, в четвертый год своего правления, в год же от воплощения Господня 1167-й».

В сообщении Вильгельма Тирского вызывают большие сомнения данные о составе войск. Утверждение, что вся тяжелая кавалерия крестоносцев состояла только из 374 всадников, тогда как кавалерия Саладина насчитывала 12 тыс. человек, равно как и то, что сражавшиеся на стороне крестоносцев конные лучники-туркополы никакой роли в битве не сыграли, доверия не вызывает. При таком огромном перевесе Ширкуха в кавалерии король иерусалимский вряд ли бы вообще отважился на то, чтобы дать сражение. Можно предположить, что в действительности численность армии Амори, особенно кавалерии, была больше, а численность сирийской армии — меньше, чем говорит Вильгельм Тирский, хотя мусульмане все-таки имели численный перевес. Также можно предположить, что данные о потерях крестоносцев хронистом занижены, а о потерях мусульман — завышены. Кстати сказать, хотя исход битвы при Эль-Бабейне был неопределен, как это признают и христианские, и мусульманские источники, все-таки сирийской армии удалось захватить обоз крестоносцев, значит, успех в большей мере был на стороне мусульман. И только последующая ошибка Ширкуха, увлекшегося преследованием основных сил крестоносцев, поставила гарнизон Александрии, возглавляемый Саладином, в тяжелое положение. В тот момент пехота ни одной из сторон серьезной боевой ценности не представляла. Она не умела совершать сложные перестроения на поле боя и не могла выдержать натиска конницы. Сражения, как видно из повествования Вильгельма Тирского, распадались на поединки отдельных бойцов. Здесь преимущество было на стороне крестоносцев, поскольку рыцари и их воины были более искусны в военном деле.