– Черт здоровый! – помянул Гришку Хряка. – Изломал всего…

– Мне, Вася, – сказал Родион Ржевский, – шибко подозрительны твои скороспешные дружки. Надо было бы их тогда же прощупать: откуда взялись, чего забыли на великокняжьем дворе? Больно с сердцем вязал тебя рыжий. Похоже, Олега рязанского ребята.

Вася дернул плечом.

– Пустое, Родя. С гудцом пришел – все видели. А навалился по известной причине. Хлебнул крепко. Дурь в башку ударила. Ишь, – опять скривился от боли Вася, – левая рука плетью висит…

– То, Вася, худо, – заметил Родион. – Дело впереди.

Бориска встревать в разговор мужиков остерегся. А как отошел начальник подалее, восхищенно молвил Васе:

– Ловок ты, однако! С веревками-то!

– Тятя покойный, царство ему небесное, учил. Страшной силы был. Телом велик. Я не в него – в маманю. Она маленькая, тоненькая, ровно девочка. Отец меня наставлял: «Хлипкость свою должен превозмочь!» Плакал я по малости лет: не мучай, мол! А он свое: «Человек, коли захочет, с Божьей помощью все может с собой сделать». Так я, спасибо ему, после бил парней выше себя на две головы. Приятели забаву удумали: пустят на меня здоровенного детину и глядят со стороны. Я вроде поддаюсь сначала. Тот, понятно, изгаляется как может. А потом умывается слезами. «Отпусти, – молит, – ради Христа!» Дружкам потеха! С веревками же хитрости мало. Во всю мочь следует напрячься, когда вяжут, а потом расслабиться. Однако рязанец окаянный тоже мастер. Впервой меня так скручивали. И то вишь ослобонился. И тебя, погодь, научу!..

Распоследнее занятие – ждать в бездеятельности. Прислушивались: авось донесется конский топот. Возле края овражка поочередно несли сторожу.

Первые же вести оказались, мало того, не утешительны – тревожны.

Молодой воин Ивашка Белый с товарищами прискакал на взмыленном коне.

– Едва ушли! Петляли по степи, дабы со следа сбить. Худо, Родион Иванович. Трудно подступиться к Орде. Повсюду рыщут сторожевые отряды. Где вельможу – захудалого пастуха мудрено словить!

Долее всех задержался Андрюшка Волосатый. Прибыл с товарищами на пятый день. Огорошил:

– Чудны́е дела, мужики! Ведомо про нас Мамаю!

– Пошто ерунду мелешь? – озлился Родион Ржевский. – Откуда Мамаю про нас знать?!

Андрюха, на что горяч, проглотил обидные слова.

– То-то и штука, Родя. Поймали терпением великим и хитростью ордынского пацана, вроде нашего подпаска. Потрясли самую малость. Он и выдал: велел, мол, хан беречься русской сторожи, коя числом семьдесят девять воинов!

– Быть того не может! – воскликнул Вася.

– Да уж так есть, друг! – ответил Андрюха, отирая с лица пот. – Сами рты шире ворот поразевали!

– Мальчишка где? – спросил Родион.

– Как уходили от ордынцев, пришлось бросить.

– Жаль…

– Все, что знал, сведали.

Пока воины сторожи громогласно изумлялись Мамаевой загадочной осведомленности, их начальник в задумчивости скреб бороду.

– Вот что! – изрек наконец. – Откудова Мамай про нас допытался, мы, хоть головы сломай, сейчас едва ли угадаем. А суть в другом. Скопом теперь ездить – пустое. И силой-нахрапом лезть без толку. Сдается мне, – оборотился он к Васе Тупику, – настал, Вася, твой черед. Бери с собой кого пожелаешь и – с Богом!

Вася, квитаясь с товарищами за насмешки, обернулся к Бориске:

– Слышь, парень, семьдесят с лишком удальцов дело провалили. Придется выручать сердешных! Как думаешь, а?.. – И, уже серьезно, продолжил: – Нам, Родя, мало времени надобно. На второй день не объявимся, считай – пропали. Скачите тогда домой али надумывайте что иное. А возьму с собой двоих: Васятку Маленького и Бориску. Ну, может, Андрюху, коли захочет.

– Как мыслишь… – начал было Родион Ржевский.

Вася Тупик перебил начальника:

– То, Родя, моя забота!

Вечером, едва стало смеркаться, выехали из балки четыре всадника, ведя на поводу запасного коня.

Трудно спрятаться-схорониться в степи. Далеко все видно. На долгие версты* ни единого деревца. Одна надежда – овраги-балки, что глубокими бороздами разрезают землю. Весной в них кипит и пенится талая вода. Летом овраги сухи, покрыты где редкой, а где и густой щетиной кустарника.

Оставив Родиона с товарищами в одной балке, Василий Тупик, когда завиднелись огни ордынского воинства, сыскал другую, схожую, где укрылся с тремя помощниками.

На все Борискины расспросы Вася отшучивался:

– Быстрая вода, сказывают, моря не достигает…

Бориска про себя мечтал: ночью проберутся они в ордынский лагерь, выберут главного Мамаева вельможу, поколют стражу кинжалами – и на быстрых конях обратно. За ними погоня. Он, Бориска, задержит погоню, а то и перебьет. В балке-укрытии Бориска все выложил начальнику.

Вася Тупик без насмешки возразил:

– В ордынский стан ночью дорога заказана.

– Отчего? Если тишком?

– Все одно, учуют собаки. Людей поднимут. Порвут, а то и загрызут насмерть. У ордынцев собаки свирепые.

– Как же тогда?

– Пойдем днем, в открытую.

– Поймают враз!

– Нам того будет и нужно!

– Как так?

– Сейчас увидишь! – И принялся развязывать мешок, притороченный к седлу.

Лунная выдалась ноченька. Хорошо все видать.

Вытянул Бориска шею. Следом за ним Васятка Маленький и Андрюха Волосатый. Любопытно, что за чудо припас Вася Тупик, кое должно было помочь в поимке Мамаева вельможи. Развернул Вася тряпицу, в которой бережно хранил диковинку, – товарищи его онемели, изумленные.

Играют под лунным молочным светом красные сафьяновые* сапожки. Хитроумными узорами изукрашены. Серебряными подковками и гвоздиками поблескивают.

– Ладны ли? – посмеиваясь, спросил Вася.

– Куда уж наряднее!

Андрюшка мягкий сафьян пальцами толстыми, короткими пощупал.

– На свадьбу али иной праздник гожи. В поле-то к чему?

– А вот, други, послушайте-ка, что я надумал еще в Москве…

По окончании Васиного рассказа Васятка Маленький поскреб в затылке.

Андрюха покрутил головой.

– Кабы ты Родиону прежде сказал, он бы твою затею разом отверг.

– Потому и утаил… – ответствовал Вася. – Ну, мужики, утро вечера мудренее. А теперь хоть малость, а надобно отдохнуть.

Более всех был доволен Бориска. Дело предстояло и впрямь хитрое и опасное. И ему, Бориске, выпадала в нем важная доля.