За окном шел снег. Огромные сырые хлопья казались еще больше под светом фонаря, — он стоял, как одинокий стражник, возле этого подъезда вот уже лет сто. Свет от фонаря выхватывал всего лишь небольшой сегмент темноты, сегодня особенно насыщенной и оттого — тяжелой.

Катя сидела за столом и набрасывала эскизы. Она решила сделать коллекцию легких женских шубок, взяв за основу те, что носили на Руси в конце семнадцатого века. Именно тогда подул на Русь «ветер» и с Европы, и с Азии. Везли купцы сукно из Англии, бархат, парчу и тафту из Италии, Византии, Турции, Ирана и Китая… А покрой костюма стал голландским, немецким и французским. На богатые укороченные шубки — из соболей, белок, лисиц — мода пришла тоже из-за границы. И назывались они кортелями. Но… как пришла, так и ушла, не попрощавшись… Видимо, и в те времена девица по имени «Мода» была ох какой ветреной…

А на голове у русских женщин были меховые шапки с ярким верхом, украшенные драгоценными камнями и мелкими жемчужинами. Вот откуда «растут ноги» у стразов! Правда, что стразы? Побрякушки! И лепят их в основном на летнюю одежду. А вот тогда было принято от души украшать зимние наряды.

Катя с удовольствием фантазировала. Это очень помогает избавляться, пусть ненадолго, от гнетущих мыслей. А они не оставляли ее в покое. Стас пока еще не уехал, но уже собирается. Буди пропал, как в воду канул. Паула тоже молчит. «Уж не закрутили ли они там роман? — пришла в голову шальная мысль. — Какая ерунда! А впрочем, даже если и так… Мне это уже не интересно».

Скрипнули тормоза подъехавшей машины. Катя вздрогнула от неожиданности и машинально посмотрела в окно. Потом одернула себя: «Стоп, я же никого не жду! Однако, какой длинный вечер…»

Катя пока не знала, что этот вечер гораздо длиннее, чем она думает.

Тишину нарушили щелчок замка и скрип открывающейся входной двери. Скорее всего, отец. Только он может так легко справляться с тугим замком.

— Катя! Ты как? Опять раскисла? Привет! Будем ужинать?

— Привет, пап, у меня все отлично, скоро будет новая коллекция… А у тебя?

— А у меня коллекции не будет! — отец, слегка подрумянившийся на легком морозце, уже сбросил пальто и шапку. Он даже переобуться успел. — У меня будет… защита!

— Да ты что?

— Да-да, все уже решено! Зря я над этой темой столько работал?

— А студенты тебя не разлюбят?

— Уж сказала… Эх, Катюха, Катюха! Что я, девочка, чтобы меня любить? Давай, давай, мечи на стол, а то не хватит сил стать доктором культурологии…

Отец подошел к Кате и заглянул ей в глаза:

— Что-то случилось?

— Нет-нет!

В дверь стукнули.

— Пап, по-моему, Валек, лень ему ключи искать…

Привычки братишки она прекрасно знала. Он не любил делать лишних движений там, где спокойно можно без них обойтись. Как сейчас. Тем более, что замок стал заедать, видимо, требует смазки машинным маслом.

Они сидели втроем за небольшим обеденным столом на мягких стульях с узкой прямой спинкой, обитых бежевым велюром. Стульев было четыре. Но последний пустовал уже три года, с того дня, когда умерла мама. Поэтому каждый раз, когда они садились за стол, Катя думала о маме. Иногда ей хотелось убрать этот стул… Но она этого не делала.

— Голодный, как черт! — Валек торопливо зачерпнул ложкой наваристые щи. — Как там добрый молодец говорил, когда Баба Яга приказала ему сесть на лопату, чтобы в печку задвинуть и зажарить? Сначала ты меня… накорми!

Катя удивленно посмотрела на него. Вот и еще один мужчина растет. Уже в университете учится…

— Эй, сказочник, что там у вас в универе сейчас? Новые программы и эксперименты?

— Отпа-а-ад! — Валек отодвинул от себя пустую тарелку и потянулся за расстегаем с рыбой и рисом. Такие небольшие сдобные пирожки любила готовить мама. Еще с того времени они прочно вошли в их семье в список «коронных блюд». Валек с удовольствием откусил добрую половину расстегая и продолжил свой рассказ:

— Сегодня вот… например… занимались повышением креативности!

— И как это? За уши ее вытягивали? — удивилась Катя.

— Нет, мы в эксперименте участвовали, как подопытные кролики…

— Наверное, голодом морили этих кроликов? — подколола она братишку, намекая на отменный аппетит.

— Нет… Не угадала… Совсем другая тема. Называется «Непостоянство гениев»…

Катя прыснула в салфетку, но тут же взяла себя в руки:

— Это нидерландец Симон Риттер придумал?

— А ты откуда знаешь?

— Так я же в прошлом месяце в Амстердаме была.

— А-а-а, разочарованно произнес Валек, а я только собрался рассказать о Бетховене…

— Подожди, а что там у Бетховена было? Я слышала только о Ницше.

— Оказывается, он самую классную музыку сочинил не в порыве творческого вдохновения… Он ее… постепенно собирал…

— Вот как?

— Да, это — процесс отбора… А вот у Леннона и Маккартни…

Кто-то позвонил в дверь.

— Никогда не дадут закончить… — проворчал Валек и пошел открывать дверь.

— Я никого не жду, — бросила ему в спину Катя, как бы оправдываясь за прерванный рассказ. Редко на брата находила разговорчивость, обычно из него слова не вытянешь…

Они вошли вдвоем — Валек и Буди, как будто так и должно быть, как будто Буди вышел недавно, чтобы купить в гастрономе хлеб. Нет, если бы вместо него были бы даже… Леннон с Маккартни, это еще куда бы ни шло… Ну, Юрий Гагарин — на худой конец. Но — Буди, который…

— Катюша, а что сделала Баба Яга? — отец заметил недружелюбный взгляд дочери и попытался вывести ситуацию в верное русло.

«Что-что? — подумала Катя, — конечно, накормила дорогого гостя…»

— Ну ладно, — снисходительно проговорила она, — познакомьтесь…

— Георгий Дмитриевич, отец Кати…

— Валентин, брат…

— А я — Альберт Буди Блэнк…

Рука отца, которая только что сделала теплое рукопожатие, вздрогнула.

— Как вы сказали?

— Георгий Дмитриевич, как раз об этом я и хотел рассказать Кате, тогда… Еще в Амстердаме… Но она ведь не слушает меня! Я ей и визитку дал…

— Катюша, у тебя есть его визитка?

— Нет, папа… Точнее, не знаю… Мне кажется, я ее не видела. Нет, я ведь ее держала тогда в руке… Папа! Не знаю! Ничего не знаю…

«Может быть, я ее мимо кармана положила… А может… — мысли бегали в ее голове, не в силах собраться вместе и оценить ситуацию. — Альберт? Нет, только не это!»

Катя изменилась в лице. Она судорожно сжимала в руке салфетку и молчала. Наконец, ее мысли собрались в один клубок. Она взглянула Буди в глаза, окунувшись в их такую же, как и этот вечер, черноту: