У меня сильный южный акцент, который терпеть не может семья моего мужа. Это безвкусно, по-плебейски. Я ведь не глупа, и ты это знаешь. Если бы не моя внешность, они никогда не приняли бы меня в семью. Они прощают мне мой акцент, потому что я прекрасно выгляжу в платье для коктейля. Потому что я привлекательна. Ты знаешь, я говорю это без бахвальства. Ребенок быстро осознает, симпатичный он или нет. Он ведь видит, как на него смотрят взрослые. Моя дочь тоже столкнется с этим. Ей всего шесть лет, она еще малышка, но я знаю, что она вырастет красавицей. Зачем я говорю тебе все это? Тебе, наверное, неинтересно, что я родилась на юге и говорю с акцентом, как все в тех местах. Ты любишь меня такой, какая я есть…

Они ужинали в розовой столовой. Антуан предпринял попытку заказать «их» столик, но полная дама-администратор ответила, что за этим столом обычно размещают большие семьи. Комната заполнилась детьми, семейными парами, стариками. Мелани и Антуан наблюдали за происходящим. Ничего не изменилось. Они оба улыбались, читая меню.

– А помнишь суфле с ликером «Grand Marnier»? – шепотом спросил Антуан. – Мы ели его всего один раз.

Мелани расхохоталась.

– Разве такое можно забыть?

В тот день официант с важным видом внес суфле. Люди за соседними столиками оборачивались, чтобы полюбоваться синевато-оранжевыми языками пламени. В комнате стало тихо. Перед детьми – Антуаном и Мелани – поставили тарелки. И все присутствующие ждали затаив дыхание…

– У нас была идеальная семья, – в голосе Мелани прозвучала ирония. – Идеальная во всех отношениях.

– Даже слишком, правда? – сказал Антуан.

Она кивнула.

– Да, до тошноты. А теперь возьмем твою семью. Это то, что я называю семьей настоящей: у каждого ребенка свой характер, свои настроения. Иногда они перегибают палку, но именно это мне в них и нравится.

Ему вдруг показалось, что еще секунда и его лицо сморщится в гримасе отчаяния. И он попытался улыбнуться.

– Моя семья? А она у меня есть?

Мелани прикрыла рот ладонью.

– Тонио, прости меня. Я все время забываю, что вы с Астрид развелись.

– Я тоже, – ответил он с ноткой раздражения.

– Как ты справляешься?

– Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Извини.

Она нервно похлопала его по руке. Ели они молча. Вновь нахлынуло одиночество, с которым Антуан уже смирился. А может, пустота, которую он ощущал, не что иное, как симптом «кризиса среднего возраста»? Возможно. История человека, у которого было все и который это все потерял. Его жена ушла к другому. Профессия архитектора перестала приносить удовольствие. Как такое могло случиться? Он упорно работал, создавая собственное предприятие, завоевывая место на рынке. Работа требовала постоянной отдачи… А теперь ему кажется, что его выжали как лимон и от этого лимона осталась сухая сморщенная корка. Антуану больше не хотелось работать со своей командой, ездить на стройки, совершать действия, ответственность за которые лежала на его плечах руководителя. У него не было сил. Все они куда-то исчезли…

Месяц назад он был на вечеринке, где встретил старых приятелей – людей, которых не видел с тех пор, как они были подростками. Они вместе учились в колледже, известном своими блестящими выпускниками, строгостью религиозного воспитания и жестокостью учителей. Жан-Шарль де Родон, ябеда, который никогда не нравился Антуану, нашел его координаты в Интернете и прислал приглашение на вечеринку. Ее целью было «воссоединение высшей лиги». Сначала Антуан хотел отказаться, но, окинув взглядом пустую гостиную, решил пойти. В итоге он оказался за большим круглым столом в жарко натопленной квартире близ парка Монсо в окружении давным-давно женатых пар, единственным занятием которых, очевидно, являлось серийное производство наследников. Услышав о его разводе, собеседники только пожимали плечами. Антуан никогда не чувствовал себя таким одиноким в компании. Его школьные товарищи превратились в ужасных зануд, лысых и самодовольных. Одни работали в страховых компаниях, другие – в банке, имели жен, содержание которых стоило им недешево. Жены эти были еще хуже – парижанки до мозга костей, говорящие исключительно о воспитании детей…

В этот вечер ему так не хватало Астрид! Астрид с ее столь далекой от классики одеждой – длинным красным бархатным рединготом, делавшим ее похожей на героинь сестер Бронте, ее бижутерией, купленной на блошином рынке, ее леггинсами… Не хватало ее шуток, ее заливистого смеха. Сказав, что ему рано вставать, Антуан поспешил покинуть сборище и, проезжая по пустынным улицам Семнадцатого округа, ощутил острое чувство облегчения. Лучше уж быть на нейтральной территории своей квартиры, чем провести еще полчаса с мсье де Родоном и его «двором».

Когда Антуан подъезжал к Монпарнасу, радио выдало старую песню «The Rolling Stones». «Angie». Он вздрогнул.

Angie, I still love you, baby,

Everywhere I look, I see your eyes,

There ain't a woman that comes close to you.[3]

Это было мгновение счастья. Или чего-то похожего.

Первую ночь в отеле «Saint-Pierre» Антуан провел без сна. И причиной тому был не шум – место оказалось тихим и мирным. В последний раз он спал здесь в 1973 году. Тогда ему было девять лет и его мать была еще жива.

В номере почти ничего не изменилось. На полу все тот же палас с густым ворсом, на стенах голубые обои и старинные фотографии с изображением купальщиц. Чего нельзя было сказать о ванной: вместо биде там теперь стоял унитаз. Во времена его детства туалеты располагались на этаже. Антуан раздвинул голубые выцветшие шторы и стал смотреть на погруженный в сумерки сад. Там никого не было. Но ведь на дворе ночь. Непоседливых детей давно уложили в кровать… Антуан уже успел пройти мимо номера, в котором жил мальчишкой: первый этаж, дверь выходит прямо на лестницу. Комната номер девять. Антуан не мог вспомнить, заходил ли в его комнату отец. Он бывал на острове редко, потому что был очень занят. За те две недели, что семейство Реев отдыхало в Нуармутье, Франсуа приезжал всего пару раз, и всегда ненадолго.

Приезд отца был подобен возвращению императора в свои владения после долгого отсутствия. Бланш лично проверяла, чтобы в его номере поставили свежие цветы, и досаждала служащим отеля, без конца наставляя их относительно вин и десертов, которые предпочитает мсье Франсуа. Робер каждые пять минут смотрел на часы, нервно курил свои «Gitan» и надоедал окружающим предположениями о том, в каком месте дороги мог в эту минуту находиться его сын. «Папа приезжает! Папа приезжает!» – выкрикивала Мелани, перебегая из комнаты в комнату. Кларисс надевала маленькое черное платье, его любимое. Короткое платье, обнажавшее колени. И только Соланж, загоравшая на террасе, казалось, безразлично воспринимала новость о возвращении «блудного сына». Антуан обожал смотреть, как отец, потягиваясь, выходит из своего «триумфа» с победным румянцем на щеках. Подходил он в первую очередь всегда к Кларисс. Было что-то такое во взгляде, который отец адресовал жене, что Антуану хотелось отвести глаза: эта демонстрация чувственной, грубой любви приводила его в смятение, как смущали и руки отца, поглаживающие ее бедра.