— Ваш брат был любовником Симонетты? — наивно встрял захваченный рассказом Пико, не отдавая себе отчета в бестактности вопроса.

Великолепный сжал губы, и юноше показалось, что он услышал скрип зубов. Но вместо гнева на лице Лоренцо отразилась только боль.

— И вот, Боттичелли сквозь слезы бросил нам вызов.

— Вызов?

— Именно так. Всем нам, а может, и самому Богу. Он заявил, что мужчинам негоже смиряться перед лицом такой утраты. И что есть одно-единственное средство вернуть в этот мир ту, которая при жизни была чудом. И долг каждого из нас посвятить все время, отведенное нам на земле, поискам этого средства. Сандро призвал нас попробовать.

— Попробовать что?

— В ту же ночь, прости нас, Господи, мы проникли в капеллу Веспуччи в церкви Всех Святых, где гвозди ее гроба еще не остыли от молотков могильщиков. — Великолепный помолчал и провел рукой по лбу. — Не помню, кто именно — может, тот же Боттичелли — привел с собой одного римского еврея, медика, который жил во Флоренции и которого его народ изгнал, заподозрив в черной магии. Все мы постарались утопить горе в вине, выпили много больше обыкновенного и последовали за ним в слепоте, какую зло обычно набрасывает на людские глаза. Этот колдун совершил перед могилой мрачный обряд, вызывая тень Симонетты, и мы при сем присутствовали.

Пико зачарованно слушал.

— И что?

Великолепный вдруг разразился горьким смехом.

— Да ничего! Этот бездельник уверял, что использует магические заклинания, начертанные в книге его народа, а на самом деле обкурил могилу каким-то зловонным дымом, с полчаса бормотал и завывал на своем непонятном языке. Могильная плита так и осталась замкнутой, как ворота рая.

— А вы ожидали чего-то другого? — с облегчением осведомился Пико.

Лоренцо погрузился в мрачное расположение духа.

— Ожидали? Да, пожалуй, ничего не ожидали. А вот надеяться… нам ведь никто не запрещал. Когда я пришел в себя и понял, куда нас завел Боттичелли со своей экзальтацией, я выгнал проклятого язычника взашей. Тогда еврей сказал еще одну вещь… — Лоренцо смотрел куда-то в пустоту. — И это врезалось мне в память. Тогда я отнес те слова к исключительному бесстыдству его племени, но теперь…

— А что он сказал?

— Что возвращение из теней — путь мучительный. И случается, что душе на это требуется много времени. Но он позвал душу, и она обязательно появится.

— И вы поверили? — вскричал Пико, не в силах скрыть скепсиса.

— Не знаю… — прошептал Лоренцо, обхватив голову руками. — А эта женщина? — крикнул он вдруг, размахивая окровавленным листком перед лицом юноши. — Не может быть, чтобы она была и живая, и мертвая! Погляди на надпись! «С. в двадцать девять лет»! А Симонетте было только двадцать три, когда она умерла, — воскликнул он с болью. — Двадцать девять ей исполнилось бы сейчас!

Джованни поднял руку, пытаясь успокоить Великолепного.

— Может, это и не она, а просто очень похожая женщина. Еще в античности знали чудеса сходства двойников. Не исключено, что природа располагает ограниченным количеством форм и в бесконечном воспроизведении рано или поздно себя повторяет. Разве не верно, что в нашей жизни порой дублируются события и обстоятельства? Почему бы и телам не иметь копий?

Лоренцо снова упрямо помотал головой.

— Конечно, со временем все может повторяться. Но вершина пирамиды каждого из живых существ должна быть единой, иначе получится, что и сам Господь Бог может иметь двойника. Нет, вершины единичны. И Симонетта не могла иметь двойника: она была вершиной красоты. Совершенству не дано повториться дважды!

Пико протянул руку и осторожно отобрал у Лоренцо рисунок.

— А вы видели текст на обратной стороне листка? Похоже на печатную пробу. Наверное, это страница из той самой книги, что Немец вам пообещал. Кто знает, о чем была эта книга?

— Почти ничего невозможно прочесть, печать смазана, слишком много краски… — сокрушенно заметил Лоренцо.

— Да, работа не из лучших… Хотя, если вглядеться внимательно, некоторые строчки вполне можно разобрать. Вот: «Здесь заканчивается книга пятнадцатая… во имя Гермеса Триждывеличайшего, его правило… вернется из теней», — медленно прочел юноша. — Гермес Трисмегист…[17]Это не тот ли античный автор «Герметического корпуса», странного сочинения, переведенного философом Фичино?[18]

— Пятнадцатая книга… подожди-ка, — задумчиво проговорил Лоренцо, подойдя к ларю, вместе с конторкой составлявшему единственное убранство комнаты.

Он открыл дверцу, после коротких поисков вытащил рукопись и начал ее быстро перелистывать.

— Вот труд Марсилио, я обещал его прочесть. Но это не пятнадцатая книга. Их здесь всего четырнадцать! — разочарованно воскликнул он, отрывая глаза от последней страницы.

— Может быть, философ добавил что-то к переводу и думал отдать это в печать на новом станке…

— Нет… Если бы Марсилио отдавал какие-нибудь распоряжения Немцу, я бы знал. Вернется из теней… Марсилио! От моего деда ему достались греческие тексты, и он единственный, кто может дать ответы на все вопросы! — снова возбужденно воскликнул Лоренцо, вскочив с места и громко позвав ожидавшую за дверью стражу.

Следующие полчаса Лоренцо просидел неподвижно, пристально глядя на портрет и не произнося ни слова. После нескольких робких попыток снова повернуть беседу в русло сочинений Гермеса Пико оставил эту идею и погрузился в чтение найденной в комнате «Энеиды».

Грохот на лестнице возвестил о возвращении стражников, посланных за философом. Лоренцо быстро перевернул листок на конторке изображением вниз.

Марсилио Фичино еще не опомнился от сна и от того, что его приволокли по темным улицам прямо в ночном одеянии. Едва войдя, он опустился на скамью, смертельно бледный, с прилипшими к вискам длинными седыми волосами.

Как только он появился в сопровождении двух солдат, которые крепко держали его, как преступника, Великолепный шагнул ему навстречу со словами ободрения, сердечно извиняясь. Разные выражения сменялись на его лице: и желание поскорее получить ответ, и волнение за друга, находящегося в затруднительном положении, а в тревожном взгляде угадывалась искренняя привязанность к старику.