В другой раз я бы от пельменей не отказался.

Я в три прыжка форсировал уютную гостиную, минуя шпингалеты, рванул дверь, еще одну… и оказался на заваленной снегом лоджии. Перебраться отсюда к соседям — дело пяти секунд, главное, не сорваться.

Я ударился в холодные двери не хуже Финиста Ясного Сокола, на мою голову посыпался град осколков. Тут я пожалел, что сегодня не надел шапку — показалось, что тепло… Зато путь был свободен.

В соседней квартире пельменей не варили. Здесь на ободранном диване, стыдливо прикрытом мятой простыней, при моем волшебном появлении друг от друга отпрянули две обнаженные фигуры. Причем женщине к этому моменту успело стукнуть никак не меньше сорока, а юноша смотрелся не старше студента техникума. Называется, муж неожиданно вернулся из командировки. Тетка, хоть и перепугалась, но словно бы попыталась прикрыть своим телом приятеля, который, в свою очередь, резко сморщился, сделавшись похожим на человеческий мозг, каким его рисуют в учебниках анатомии.

Поливая пол кровью, я потрусил мимо дивана в прихожую, откуда открывалась чудесная перспектива на соседний, свободный от засады, подъезд.

* * *

В экстренных случаях я обращаюсь в поликлинику номер один возле оперного театра. Здесь, конечно, сначала просят предъявить страховой полис, интересуются, из какого я района и откуда на моей груди ожог первой степени, формой напоминающий утюг. А я отвечаю, что только что приехал из Барнаула. А насчет ожога — что заснул в автобусе, во сне как будто прислонился к утюгу, и моя тонкая нервная система тотчас спровоцировала кожную гиперемию. И ничего странного, похожие случаи описаны в психиатрических пособиях.

Нынче, по поводу порезов головы, трагическим голосом я пересказал травматологу известный анекдот. Мол, иду через стройку — вечер — и вдруг — навстречу здоровенный мужик с растопыренными руками — прямо на меня, будто хочет заключить в объятия, а я терпеть не могу никакого гомосексуализма; сначала хотел убежать, а потом собрался с духом да как пну его по… в живот, тут звон! Охи! — а оказалось, это он со стройки стекло хотел своровать.

Главное, что в части осколков я ничуть не соврал.

Травматолог поднял на меня усталые глаза стареющего семейного мужчины, где тускло отражалось его будущее на несколько ближайших часов, то есть сегодняшнее ночное дежурство, в котором гарантированно должны были возникнуть окровавленные ублюдки еще покруче меня, и не стал уточнять детали.

А может, он еще потому не стал акцентироваться на анамнезе, что, снимая куртку, я выронил на пол «Беретту»…

…Да, забыл сказать… В поликлинике номер один в любое время суток приема у травматолога хоть два-три инвалида да дожидаются. Застолбив очередь и отойдя в сторонку, я нанес пару телефонных звонков. Сначала связался с Быковым насчет местожительства Баринова. Потом позвонил Терехину на сотовый.

— Сань, ты где? — спросил я.

— А что?

— С тобой все в порядке?

— В каком смысле?

Если переспрашивает, значит, по крайней мере, пыток над ним не чинили.

— В смысле, насморк не мучает?

— Напился, что ли? — догадался Терехин.

— Еще не успел. Все-таки отвечай, когда спрашивают: ты сейчас где?

— К дому подъезжаю. А ты где?

— Ты это… Там это… Слышал, что сегодня в Новосибирске было землетрясенье? Ничего особенного, ноль целых, пять десятых балла… Но с эпицентром на улице Фрунзе.

— Ты на что, гад, намекаешь? — насторожился имиджмейкер.

С Терехиным я знаком лет сто. Мог он меня сдать? Что за вопрос? С удовольствием, кому угодно, но только не в своей квартире. К тому же, как бы они на него вышли?

С засадой выходила полная головоломка. О моем временном местопребывании конкретно знали два человека — Терехин и Настя. Настя могла рассказать отцу…

— Сань, а ты никому случайно не рассказывал, что я у тебя поселился?

— Никому…

— Повспоминай.

— Что вспоминать!?.. Ну, то есть… У меня одна девушка в последнее время ночует… Я ее предупредил, чтобы она пока, то есть некоторое время, не приходила… И все, больше никому…

— Хорошенькая?

— Достал! Объясни, что случилось?

— Просто в твоей квартире полчаса назад какие-то подростки устроили на меня засаду с пушками. Еле ушел. Ей-богу, не хотел я там у тебя землетрясенье устраивать.

— Серьезно, что ли?.. Постой, постой! — Терехин нервно засопел. — А засада точно на тебя?

Ничего себе! Никогда мне не приходило в голову, что профессия моего друга может представлять для него опасность. Мирный человек. В галстуке…

— На меня, точно, — успокоил я. — Я их узнал. В общем, извини, если что не так. Еще поговорим…

— Ты там трупов-то хоть не оставил?..

Трубы и корпуса графитового комбината накатили из темноты, словно гигантский корабль-призрак, подсвеченный огнями святого Эльма. Из иллюминаторов и с верхних палуб водопадами и мелкими ручейками стекала веселенькая музычка, и будто бы даже за круглыми стеклами метались тени танцующих пар, и все же каждому проезжающему по Барнаульскому шоссе в этот ужасный час становилось ясно, что судьба столкнула его не с флагманом российской индустрии, а с проклятием морей и океанов «Летучим Голландцем».

Порывы ветра и удары волн дирижировали голландским оркестром мертвецов, которому в кают-компании внимала истлевшая команда.

Если уж быть до конца точным, били в барабаны и дергали за гитарные струны не голландцы, а шведы, а именно новоявленная группа «Вакуум». В Новосибирске в последнее время ее гоняют по всем радиоканалам. Теперь звуки доносились не из приемника и не с комбината, как мне представилось в первый миг, а из придорожной забегаловки, возле которой я свернул к заводскому поселку. Хозяева снабдили музыкальное заведение многозначительной вывеской — «Титаник». По мотивам одноименного фильма.

…Лет двадцать назад, в аккурат за три дня до окончания эры социализма, страна Советов объявила Малиново комсомольско-молодежной стройкой, поэтому поселок состариться не успел, и нынче представляет из себя не обычные российские деревянные трущобы, а цивилизованный микрорайон пяти и девятиэтажек с асфальтовыми дорожками…

— …Кто там? — раздался слабый женский голос из-за двери на втором этаже.

— Милиция! — заорал я грубым волчьим голосом. — Нужен Баринов Анатолий Тимофеевич.

Дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель поверх цепочки выглядывал настороженный глаз, в каковой я и ткнул удостоверением, приобретенным на Октябрьской барахолке за полтинник.

Под давлением столь серьезного аргумента худенькая поселянка лет пятидесяти, в ситцевом халатике, сбросила цепочку. Встречал я таких женщин — не то что по жизни, но даже и в своей прихожей они чувствуют себя случайными гостями. Впрочем, столкнувшись с такой образиной, как я, любой покажется себе лишним, особенно сегодня — куртка разорвана и заляпана кровью, а голову имиджмейкеры из первой поликлиники упаковали в марлевый шлем. В настенном зеркале на миг отразился человек-водолаз после встречи со стадом пираний.