Провел Ицхак этот день и ночь в гостинице. Много пил, и мало спал, и ждал рассвета, чтобы отправиться в поселение. Как только наступило утро и решил он уйти, сказал ему хозяин: «Позавтракай сперва, а потом пойдешь». После того, как он поел и собрался идти, сказал тот ему: «Куда?» Сказал он ему: «В Петах-Тикву». Сказал тот ему: «Уже ушел дилижанс». Хотел он поехать в Ришон ле-Цион, сказал тот ему: «Сегодня нет туда дилижанса». Хотел отправиться в другое место, сказал тот ему: «Это поселение захватили арабы и разрушили его». Всегда находил хозяин гостиницы предлог, чтобы задержать Ицхака. В то время гостиница стояла пустая, и уж если попадался постоялец, держал его хозяин, пока не кончались у того деньги. Понял Ицхак намерения хозяина. Собрался и пошел искать повозку.

2

Вышел Ицхак искать повозку. Не успел шагу ступить, как увяз обеими ногами в песке. Это — песок Яффы, который подбирается под тебя, чтобы проглотить тебя. Не успеваешь ты ступить на него, как он осыпается под твоими ногами и превращается в сплошные ямы.

Солнце стояло в зените и ударило в голову Ицхака. Глаза его наполнились соленой влагой, но огонь кипятил и пожирал ее. Одежда его отяжелела, и ботинки обжигают как угли. Выглаженная рубашка, надетая в честь Эрец Исраэль, прилипла к телу, как размокшая маца, а шляпа ниспосылает на его лицо соленую росу.

Бесформенные дома разбросаны в песке, и песок перекатывается через порог и трется о стены. Окна заперты, и жалюзи на них сверкают на солнце. Не видно никаких признаков жизни в этих домах, только лужи с помоями, полные до краев и источающие дурной запах, свидетельствуют о том, что человеческие существа обитают здесь.

Идет Ицхак по пустыне. Ни человека на земле, ни птицы в небе. Только солнце стоит между небом и землей как некая ужасная сущность, не терпящая под собой никакого другого бытия. Если он не сгорит на солнце, изойдет потом. Уже перестал Ицхак ощущать свою одежду и башмаки и слился с ними в одно целое. Под конец и себя самое перестал ощущать, будто не его это тело.

Милостию Божией не потерял он сознания. Помнил Ицхак дорогу назад и понимал, что может вернуться в гостиницу. Собрал он все свои силы и не повернул назад. Говорил: сегодня я прихожу в мошаву, и вхожу в лес, и сажусь в тень под дерево, и никакая жара в мире не страшна мне. Фантазером был Ицхак и полагал, что жители поселений сажали леса, чтобы сидеть в их тени.

Прошло время — выбрался Ицхак из песчаной пустыни и попал в населенное место. Верблюды, и ослы, и мулы, нагруженные товарами, стояли себе, будто не на них лежит поклажа. Сидели арабы с разноцветными длинными трубками во рту и глазами, поднятыми к небу. Тут же стояли евреи и болтали с арабами.

Обратился Ицхак к одному из парней. Сказал ему: «Сударь, где могу я найти здесь повозку, которая идет в одно из еврейских поселений?» Протянул юноша руку и поздоровался с ним. Посмотрел на него приветливо и сказал: «Новый человек, новый человек!» Наклонил Ицхак скромно голову и сказал: «Вчера я прибыл и теперь хочу поехать в Петах-Тикву или в Ришон ле-Цион. Может быть, знает господин, где я могу найти повозку?» Ответил ему юноша: «Видит гойсподийн мой ряд зельеных деревьес? Если да, пусьть соблаговольит гойсподийн мой повернуть к тьем зеленьим деревьес и там найдет гойсподийн мой повозкейс, которые гойсподийн мой ищейс, это тье, что ийдуйс в Пейсах-Тиквэ и тье, что ийдуйс в Рехойвес и в Ришойн ле-Цийэн и тье, что ийдуйс в другие пойселейнейс братьев наших, сынов Исроэйля, заселяющих Свяйтую Землю в Святой Стране». Почему он так говорил? Потому что смеялся над ашкеназским произношением Ицхака. Разговорился с ним Ицхак, и зашли они в кафе выпить лимонада.

Войдя, увидели там компанию бедно одетых молодых людей, молча сидящих вместе. Подняли они усталые глаза на Ицхака. Один из группы протянул руку, поздоровался с ним и протянул: «Но-о-о-венький!», растягивая «но-о-о», как человек, который хочет заглушить свои мысли и кричит: «Но-о-о, ша, ша». Поздоровался с ним Ицхак и сказал: «Вчера удостоился я прибыть в Эрец Исраэль, — обмахнул шляпой лицо, вытер пот и добавил, — жарко тут, жарко тут». Вскричал один из них в удивлении: «Еще не кончился ияр, а уже жарко ему!» Взглянул другой на одежду Ицхака и сказал: «Воодушевляется солнце от таких патриотов, как ты».

Заказал Ицхак лимонаду себе, и своему собеседнику, и его товарищам. Пил и не мог напиться, пил и не мог напиться. Еще до того, как влага проникала внутрь его тела, она выступала на его лице. Держал он стакан и вытирал пот, вытирал пот и снова пил. Напиток этот, вначале кисло-сладкий, потом режет внутренности и оставляет неприятный привкус во рту. Заказали себе его приятели черный кофе, чтобы убрать этот привкус.

Спросил один из них у Ицхака: «Что нового в мире?» Ицхак, убежденный, что мир — это Эрец Исраэль, ответил: «Я новый человек в стране и еще ни о чем не слышал. Напротив, может быть, я от тебя услышу, что нового в стране?» Вступил в разговор другой и сказал: «Новости ты хочешь услышать? Так слушай. Место это — что это? Кафе, не так ли? И человек, который говорит с тобой, — кто он? Рабочий в Эрец, не так ли? И день сегодня — что за день? Будний день, не так ли? Если так, что делать рабочему в будний день в кафе? А дело в том, что обошел он всех „эффенди“ в поселениях Эрец Исраэль и не нашел работы. А почему не нашел работу? Потому что используют там арабский труд. А почему бы не наняться ему на стройку? Ведь здесь, в Яффе, на средства еврейского филантропа и при поддержке одесского комитета „Ховевей Цион“[9]строится еврейская школа и наверняка требуются рабочие руки. Однако заказчики отказывают нам и говорят, что уже переданы все строительные работы в руки подрядчиков, а подрядчики отказывают нам, потому что удобнее им иметь дело с чужими рабочими, ведь труд иноверцев обходится им дешевле. А чтобы не говорили про них, что они отказывают нам, потому что это им дорого и невыгодно, они клевещут на нас, что мы не способны к строительным работам. Мало того что лишают нас пропитания, еще и пачкают наше имя. Что ты смотришь на меня? Или ты не понимаешь язык человеческий?»

Ицхак понимал и не понимал. Понял, что строят еврейскую школу, и не понял, что делают подрядчики. Понял, что обошел этот рабочий все поселения, и не понял, что все было напрасно. А почему не понял? Ведь он слышал иврит? Просто говорил тот на сефардском варианте иврита, вплетая при этом в свою речь русские и арабские ругательства, получившие новую жизнь в Эрец. До чего дорога была для Ицхака беседа с этим человеком! Все — на иврите и в Эрец Исраэль!

Вступил в разговор еще один и сказал: «В то самое время, как некоторые из чиновников наших национальных учреждений получают губернаторские оклады, сетуют они на нас, на рабочих, что мы просим зарплату в два-три бишлика в день? Что они, умнее нас? Просто слишком много взяли на себя, считают себя благодетелями ишува, расселись в конторах и строчат докладные записки, тогда как с нас сдирают шкуру и все беды падают на нашу голову».

Указал другой на Ицхака и сказал: «Зачем вы пугаете его?» Сказал тот, что говорил первым: «А что, идиллию про Эрец Исраэль сочиню я для него?» Возразил тот ему: «Это я оставляю поэтам и туристам, но вот я спрошу вас: только вы страдаете? Ведь есть тут люди, приехавшие раньше нас, и, если мы начнем перечислять все несчастия, павшие на них, мы никогда не кончим. Прибыли они в пустынную страну, место убийственной лихорадки, с бандами разбойников, и суровыми законами, и жестокими властителями. Построили себе дома — явились царские слуги и разрушили их. Посеяли хлеб — пришли их соседи и напустили свой скот на их поля. Прогнали они их — те подняли крик перед султаном, что евреи напали на них. И если оставалось у них немногое от урожая, не знали: или оставить семена на посев на следующий год, или подкупить ими чиновников, чтобы не навлечь на себя несправедливый приговор. А то, что спасали они от рук человеческих, погибало у них волей Небес. Но они не отчаивались, и выстояли, несмотря на все невзгоды, и в муках своих заложили ишув, построили дома и превратили пустыни Эрец Исраэль в поля и виноградники». И оттого, что упомянул он об их страданиях, стал он говорить об их мужестве, и по ходу его рассказа вступали в беседу его товарищи, и еще рассказывали, и еще добавляли. Так сидели они и рассказывали об их страданиях и об их подвигах; рассказывали о тех, что в низине, и о тех, что в горах, о тех, что в песках, и о тех, что в болотах. О тех, что едят урожай со своих полей, и о тех, которых поедает Эрец. Мала наша страна, но велики ее беды. И так как они говорили о поселениях, то стали рассказывать об их основателях. И рассказывая, удивлялись, что не понимали раньше, до этого разговора, какие это были герои.