Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И всюду он гусар»
Среди новых друзей юного поэта выделялся П. П. Каверин, бывший только на пять лет старше Александра. Пётр Павлович учился в Московском университете и слушал лекции в Гёттингемском. В январе 1813 года он вступил в Смоленское ополчение и прошёл с русской армией до Парижа, являя собой образец удивительной храбрости и безрассудства. Во время пребывания в Гамбурге за проказы был лишён полагавшейся ему награды. Барон М. Ф. Корф говорил о нём: «Это был самый весёлый повеса в полку».
Бретёр, поклонник Венеры и Вакха, Пётр Павлович любил удивлять окружающих. Так, однажды, в парижском ресторане, он обратил внимание окружающих на четвёрку молодых людей, которые, сев за стол, потребовали бутылку шампанского и четыре стакана. В противовес им Каверин заказал четыре бутылки шампанского и попросил один стакан. За обед он опорожнил все четыре бутылки, а за десертом выпил кофе с приличным количеством ликёра. После чего твёрдой походкой вышел из ресторана, сопровождаемый аплодисментами публики.
В августе 1816 года Каверин в чине поручика лейб-гвардии Гусарского полка оказался в Царском Селе, где познакомился с Пушкиным. По вечерам, после классных часов, когда лицеисты бывали в доме директора Энгельгардта и в других семейных домах, Александр уходил к друзьям-гусарам, среди которых особо выделял Петра Павловича:
В нём пунша и войны кипит всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный был воитель,
Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,
И всюду он гусар (1, 207).
После окончания лицея поэт ещё больше сблизился с лихим офицером, завсегдатаем петербургских кафе и ресторанов. О последних Пушкин упомянул в последней главе своего знаменитого романа в стихах:
Уж тёмно: в санки он садится.
«Поди, поди!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждёт его Каверин.
Вошёл: и пробка в потолок,
Вина кометы[14] брызнул ток… (5, 15)
Казалось бы, мелочь — вскользь вспомнил старого друга. Но вот мнение П. А. Вяземского, не последнего человека в отечественной словесности: «Русская литература не должна забывать, что Каверин был товарищем и застольником Евгения Онегина, который с ним заливал шампанским горячий жир котлет». Уверенность Петра Андреевича в том, что имя друга гениального поэта должно остаться в истории литературы, многого стоит.
Каверин немало покуролесил в молодости. Пушкин тянулся за ним, полагая, что бесшабашность — свойство определённого возраста:
Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда —
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идёт определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный (1, 461).
Понимая, что не все согласятся с такой логикой, поэт советовал старшему другу:
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под лёгким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.
Пётр Павлович выпил немало вина, очаровал многих женщин, вдоволь почудил, но ничего основательного в жизни не сделал. Его роль в судьбе молодого Пушкина была скорее отрицательной, чем положительной: Каверин ввергал его в искушения всякого рода, при этом не всегда благовидные.
«Товарищ милый, но лукавый»
На момент знакомства с Пушкиным П. А. Катенин (1792–1853) служил в гвардейском Преображенском полку. Вот как характеризовал его современник, чиновник Московского архива иностранных дел Ф. Ф. Вигель:
— Несколько слов ещё об одном военном стихотворце, об офицере Павле Александровиче Катенине. Круглолицый, полнощёкий и румяный, как херувим на вербе, этот мальчик вечно кипел, как кофейник на кофеварке. У него было самое странное авторское самолюбие: мне случилось от него слышать, что он охотнее простит такому человеку, который назовёт его мерзавцем, плутом, нежели тому, который хотя бы по заочности назвал его плохим писателем; за это он готов вступиться с оружием в руках.
Пушкина Павел Александрович впервые увидел 27 августа 1817 года в театре на представлении драмы А. Коцебу «Сила клятвы». Их познакомил переводчик «Илиады» Н. И. Гнедич.
Встреча была мимолётной и скоро забылась. Но не молодым поэтом. Катенин — участник Бородинской битвы, сражения при Кульме и похода на Париж. Природа щедро оделила его высокими дарованиями и пламенной душой; ко всему этому был он энциклопедически образован. «Не было ни одного исторического события, которого он бы не мог изложить со всеми подробностями», — утверждал актёр П. А. Каратыгин.
Павел Александрович прочитал в подлиннике почти все выдающиеся произведения французской, немецкой, английской, итальянской и испанской литературы. Более того, хорошо знал философию, богословие, многие естественные науки и высшую математику. Разносторонность познаний Катенина поражала. Тот же Каратыгин вспоминал:
— Он мог вести диспуты с кем угодно и о чём угодно и своей неотразимой диалектикой сбить с толку, обезоружить своего противника и доказать всё, что бы ему ни хотелось доказать. Декламировать, рассказывать увлекательно, острить, спорить, опровергать, доказывать — вот сфера, в которой он не имел равных.
Как многие незаурядные люди, Катенин был недоволен социальным строем России, и это привело его в ряды «Союза спасения», одной из первых тайных организаций декабристов, для которой он написал революционный гимн:
Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами!
Ах, лучше смерть, чем жить рабами, —
Вот клятва каждого из нас…
Своего свободомыслия Павел Александрович особо не таил, в суждениях был независим, начальствующих лиц не чтил. В армии это не приветствовалось, и службу пришлось оставить. Но без дела Катенин не сидел, ибо был увлечён театром.
Ещё в 1811 году на сцене петербургского Большого театра была поставлена трагедия Корнеля «Ариадна», переделанная портупей-прапорщиком лейб-гвардии Преображенского полка Павлом Катениным. С этого времени он стал постоянным театральным автором и строгим ценителем игры актёров. Его авторитет в театральной среде был очень высок.
Находясь в Париже, Катенин побывал на представлениях, в которых играли Тальма, Дюшенуа и Марс. Это способствовало формированию чётких литературно-эстетических взглядов убеждённого сторонника народности и историзма. Павел Александрович консультировал всесильного драматурга А. А. Шаховского, бывшего четверть века начальником репертуарной части петербургских императорских театров.
Неудивительно, что однажды (через год после знакомства) Пушкин самозвано заявился