И вот спустя четыре года мы познакомились.

В баре я сразу же узнал Кейтлин. Хотя мы никогда не встречались, у нас было много общих друзей, и за несколько месяцев до этого она даже послала мне в Facebook запрос на добавление в друзья. Я тогда ответил ей: раз уж мы теперь друзья в социальной сети, значит, мы и правда очень близкие друзья (в 2000-х годах так оно и было) и должны встретиться в реале, когда я в следующий раз приеду в Роли. Набравшись смелости, я подошел к ней, и мы обнялись, как будто знали друг друга много лет и встретились после долгой разлуки.

Как ни странно, именно это мы и чувствовали. Я жаловался на занятия в медицинском колледже, она делилась тем, как учится торговать модной одеждой. В обычной ситуации я постарался бы избежать разговоров о своей утрате: это вызвало бы вопросы и направило бы нашу первую беседу по тягостному, болезненному руслу. Но Кейтлин я сказал, что мама училась в ее колледже, и упомянул о ее безвременной смерти. Казалось, у нас не было запретных тем.

Мое сердце бешено колотилось: мы нашли друг друга! Мы оба это ощущали. Я честно постарался не раскрывать сразу своих карт и, чтобы не выдать интерес, следующие тридцать минут общался с другими людьми, но всякий раз, когда я проходил по бару и оборачивался к Кейтлин, она оглядывалась в ответ. Она была великолепна и ослепительно улыбалась. Вскоре я уже полностью сфокусировался на своем желании заставить Кейтлин улыбаться.

Несмотря на расстояние, мы начали встречаться. У меня шел последний семестр в университете; я приезжал в Роли, она – в Вашингтон, и нам удавалось видеться почти каждые выходные. Ей очень нравилась моя деятельность в AMF. Она даже открыла филиал организации в Мередит-колледже и стала нашей – и моей – самой большой болельщицей.

Я впервые встретил человека, способного убедить меня делать перерывы, и мне это нравилось. Кроме того, Кейтлин – одна из немногих близких мне людей, кто мог прямо заявить, что идея плохая или что мне нужно над чем-то поработать. Кто еще сказал бы после первого телеинтервью об AMF, что лучше обойтись без излишнего драматизма и не поджимать губы, когда мне задают вопрос? Я пообещал поработать над мимикой.

Перед моим отъездом в Оксфорд мы поклялись друг другу поддерживать отношения, несмотря на расстояние. Магистерская программа должна была продлиться два года, но мне не хотелось надолго расставаться с Кейтлин, и к тому же я стремился побыстрее поступить в медицинскую школу и пройти резидентуру. Через неделю после начала учебы я записался на прием к директору программы и поднял вопрос об ускоренном обучении. Разговор оказался нелегким: он предупредил, что для получения степени мне придется сделать полноценную, как после двухлетнего курса, магистерскую работу. Я поставил перед собой цель уложиться в восемь месяцев.

Чтобы успеть в срок, который я сам для себя определил, мне приходилось трудиться круглые сутки. Вдобавок я из-за границы руководил AMF, которая как раз набирала обороты и даже привлекла внимание общественности на национальном уровне. В тот год о нашей деятельности рассказывали Today и Reader’s Digest, а в 2007 и 2008 годах история создания AMF была напечатана на двадцати миллионах пакетов чипсов Cool Ranch Doritos. Студенты обожают Doritos! За этим последовал рост числа новых филиалов AMF. В то же время я с удивлением заметил, что знание не обязательно влечет за собой действие – в данном случае не конвертируется в пожертвования. Миллионы человек прочли нашу историю, сотни писали письма с теплыми словами обо мне и моей работе, но лишь немногие что-то вкладывали. Может быть, публикации об успехах создают у людей впечатление, что проблема уже решена, что кто-то ей занимается; тем не менее сложно даже описать, насколько трудно было всего этого добиться и как много еще предстояло сделать. Я также думаю, что из-за освещения в СМИ многие считали, будто AMF получает средства из других источников и буквально ломится от денег, и поэтому воздерживались от пожертвований.

В Англии я выкроил немного времени и стал квотербеком в американской команде «Оксфордские всадники». Уровень соревнований здесь значительно отличался от привычного мне, но любимое хобби помогало утолить мою постоянную потребность быть частью коллектива. А еще это было весело. Я понимал: в жизни мне нужна отдушина.

В Оксфорде я познакомился с миром медико-биологических исследований, и то, что я узнал, обеспокоило меня. Наблюдая за тем, как врачи в больнице Университета Дьюка вместе пытались вылечить мою маму, видя потрясающую координацию всех систем и прекрасно отлаженный механизм, я полагал, что в науке и других областях медицины все организовано не хуже. Мне казалось, что ученые и медики солидарно двигаются к общей цели, коей является спасение жизни.

Однако, погрузившись в тему, я начал осознавать, что в разных сферах наблюдается поразительная разобщенность – особенно это касается ученых, работающих над профилактикой рака и сердечно-сосудистых заболеваний. Хотя у обеих патологий имеются одни и те же легко предотвратимые факторы риска – неправильное питание, недостаточная физическая активность и курение, – исследователи вели свою деятельность обособленно и почти не общались друг с другом, зачастую даже в рамках одной специальности. Например, изучая то, как изменения факторов риска влияют на профилактику рака, они не отслеживали влияние тех же изменений на профилактику сердечно-сосудистых заболеваний, и наоборот. Эта область была размежевана чуть ли не феодальными границами. Я увидел гражданскую войну, а не единый фронт, который борется с реальным врагом, спасая человеческие жизни. В своей диссертации я сделал именно такой вывод и предложил, объединив усилия, обеспечить обмен результатами в сфере профилактики рака и сердечно-сосудистых заболеваний. Мне было немного неловко делиться своими выводами с учеными, но большинство из них не слишком удивились.

Тем временем моя способность фокусироваться принесла плоды. Я сумел уложиться в восемь месяцев, с огромной радостью отправился домой к Кейтлин и поступил в медицинскую школу Пенсильванского университета с полной стипендией. В течение следующих полутора лет я руководил AMF, оставаясь ее неоплачиваемым исполнительным директором. Чтобы все успеть и не отстать в учебе, я жертвовал сном и принимал таблетки с кофеином и энергетики. Лекции я просматривал в видеозаписи на скорости, увеличенной более чем вдвое.

Мне казалось, что я нахожусь на задании и уже приближаюсь к заключительному этапу.

На самом деле я участвовал в неустанной гонке, подстегиваемый собственной одержимостью. И вскоре встал вопрос о том, смогу ли я и дальше поддерживать такой темп.

К июлю 2010 года за моими плечами было уже шесть месяцев ротаций в медицинской школе, и я мог рассчитывать на две недели каникул. Я хотел прежде всего повидаться с родными: папой, Лизой, Джиной, ее мужем Крисом и их дочерью Анной-Марией. Я так торопился их увидеть, что терминал аэропорта Роли-Дарем пересек бегом. Они все меня встречали. Когда мы приехали домой, Джина сообщила, что у нее будет второй ребенок – я еще раз стану дядей. Это обрело для меня новое значение после того, как я принял малыша в Бетлехеме. Я подумал о Кейтлин и о наших будущих детях, которые, конечно, появятся в нашей совместной жизни – той жизни, на которой я не сосредоточился и за которую даже не стал бороться.