Их тени — монументальная и по-крысиному сгорбленная, — перебрались с бетонного пола на бурую кирпичную стену с белой контрастной надписью: «Ahtung! Die Feuergefahr!» — «Огнеопасно!»

— Резкий запах бензина, Вальтер. Да. По всему помещению, — сразу же взялся за трубку в каменном закутке Мартин, не столько присев, сколько вскочив на край внушительного стола. — Вы бы осмотрели на предмет утечки, чем чёрт…

Оглушительный хлопок заставил вздрогнуть и обернуться оставшегося в дверях оберстлейтнанта. Вроде бы ничего… Но вдруг яркая вспышка выбелила его лицо как фотографию, забытую в проявителе. Шквал пламени багрово-золотым валом прокатил по коридору поодаль, вихрем ворвался в ответвление «кабинета».

Зондерфюрер Бергольц так и остался стоять с открытым ртом и с телефонной трубкой в руке. Оберстлейтнант Мёльде успел прикрыть лицо локтем, прежде чем ударная волна опрокинула его за дубовую тумбу стола. В рёве пламени потонул чей-то истошный звериный вой…

Наверное, такой и приснилась К. Брюллову «Гибель Помпеи» после попойки на даче Кулебякиных. Картина была, может, и не столь динамична и драматична в плане разрушений и человеческих жертв, но геологически…

Вздрогнул весь скалистый мыс — чёрный на фоне свинцового неба, чуть более светлого за счёт спрятанной в тучах луны. Тяжёлый гул прокатился, казалось, грядой низких туч, приводя её в движение, и мгновенье спустя один за другим, правильным точечным пунктиром, по чёрной глыбе мыса вспыхнули огненные фонтаны. Будто запертая в скале вулканическая лава наконец-то нашла на склонах горы щёлки, чтобы вырваться наружу огненными гейзерами. Тектоническая встряска повторилась вновь и вновь, сотрясая всю сторону «Виленского люнета»; золотые вихри, сметая железные створы ворот, взвились над карнизами сводчатых казематов. Последним оранжевым мазком в картину вписалась горящая бочка: она, странным образом вылетевшая из подземелья наружу, покатилась, подскакивая, вниз по эскарпному срезу рва. Крепость, только что притаившаяся в маскировочном мраке, на глазах оживала электрическим заревом прожекторов, заходилась истерикой сирен. В этом море электрического и живого огня пара синих подслеповатых фар «Хорьха» не сразу привлекла внимание.

…Подскакивая на случайных препятствиях, вроде деревянных поддонов, трещавших ореховой скорлупой, на толстых силовых кабелях, оливково-зелёный «Хорьх» мелькал в свете причальных и корабельных огней, летя к окончанию пирса. Мчался, вытаращив глаза фар, с такой самоубийственной целеустремлённостью, что даже портовые работяги из числа учебного батальона, увернувшись от выпяченного бампера, забывали разразиться ругательствами или, что было бы, наверное, ещё более кстати, схватиться за штатные «Маузеры», составленные в пирамиду. Создавалось впечатление, что террористы, во избежание пыток в застенках «Гехаймфельдполицай» или армейской контрразведки, решили исчезнуть в волнах залива, то и дело вздымавшихся в конце пирса фосфорной короной. Или рассчитывали по дну пролива доехать до Тамани.

Такое же впечатление сложилось и у Новика. Почти бесшумно пальнув пару раз в приоткрытую дверцу авто, — ветер относил назад звук выстрела с таким молниеносным проворством, что ухо не успевало их уловить, — он покосился на Войткевича, увлечённо крутившего баранку, и хладнокровно поинтересовался:

— Мы едем куда-то? Или куда вывезет?

— К Христу за пазуху! — почти раздельно процедил сквозь зубы Яков, очевидно опровергая это направление прицельной сосредоточенностью на лице и ловкостью, с которой он заставлял «Хорьх» отскакивать от бочек и штабелей складских ящиков в поисках какой-то, определённо известной ему, цели. Как будто не всё равно было, каким образом свести счеты с жизнью? Грянуть в ящики с зенитными снарядами 88-го калибра, взорваться в пирамиде бензиновых бочек или нырнуть в ночную волну…

Но, мельком глянув в ту же сторону, куда, словно намагниченный, то и дело возвращался взгляд Якова, только и заметил Александр:

— Ну-ну, — и на всякий случай улучив момент, снова приоткрыл дверцу. Ледяной встречный воздух тут же затуманил глаза шальной слезой, но всё-таки Новик успел откинуть выстрелом из кургузого «Вальтера» фигуру, темневшую на фоне кормового огня у трапа, ведущего с пирса вниз, к длинному и узкому корабельному корпусу.

Танкодесантный корабль типа «Marine Fahr Prahme» — морская самоходная баржа с осадкой всего 1,45 м, — даже подскакивая на волнах, оставался гораздо ниже пирса, сложенного из тёсаного камня лет тому полтораста. Если бы не надстройка, а скорее — артиллеристская платформа с 75-мм пушкой, угрюмо уставившейся коротким дулом вниз, да двумя 20-мм автоматами, задорно вскинувшимися стволами зенитных спарок вверх, — этакой низкой посудины и не заметишь. Но Яков уже давно приметил это, вполне подходящее для экстренной эвакуации плавсредство всего полста метров длиной, — как раз, чтобы с ходу влететь на его танковую платформу и затормозить.

Александр едва успел упереться в лобовое стекло, когда, соскочив с пирса и клюнув палубу бампером, машина прогрохотала по ребристым пайолам.

— Руби концы! — с этими словами лейтенант Войткевич вывалился в свою дверцу.

«Хорьх» почти боком остановился перед бронированным щитом рубки.

Встав на подножку, капитан Новик обернулся.

Тени швартовых концов чёрными змеями плясали на серой стене пирса. Толстые концы болтались на чугунных кнехтах, подозрительно похожих на допотопные трехфунтовые пушки, врытые казённой частью вверх. Должно быть, так оно и было после многочисленных переподчинений и упразднений крепости. Капитан нацелил «Вальтер» на чёрные болванки кнехтов, к счастью, хорошо освещённые береговыми огнями и разгоревшимся пожаром, и взвёл курок. Впрочем, первый выстрел достался часовому, возникшему поверх стены, но два следующих угомонили чёрных змей — швартовые концы оборвались в воду, уже вздыбленную винтами между резиновыми брусками кранцев. Это за бронещитком тесной рубки орудовал лейтенант Войткевич, накручивая маленький, словно игрушечный, штурвал.

Пули зазвенели по клёпаному щитку, рикошетя и выбивая щепу из деревянной палубы. Яков пригнулся. Александр присел за вытянутым рылом «Хорьха». На краю пирса уже приноровился бочком первый мотоцикл с коляской преследователей; часто глухо, как простуженный, залаял «MG-42».

Дружно взревели три дизеля баржи, разворачивая баковую аппарель в сторону пролива. Александр, улучив момент, тоже нырнул за бронещиток, опустился на низкое маленькое сиденьице и локтем утёр мокрое лицо.

— Один чёрт, не выпустят, — заметил он по обыкновению флегматично, словно речь шла не о его собственной судьбе, а о будущности картошки, расставленной комбригом Чапаем на карте сражения: один чёрт, в суп.

Как ни странно, более чем разговорчивый одессит — Яшка Войткевич — промолчал. А что тут скажешь? Керченский залив, пролив, весь крымский берег превращен немцами в сплошную линию береговой обороны: от гаубичных батарей до аэродромов гидропланов. Акватория, в свою очередь, кишмя кишит сторожевиками и БДБ. Плюс мины — даром, что наши, в своё время накиданные в пролив, чтобы запереть в многочисленных портах Керчи досаждающие «Зибели» и ещё более опасные «Шнелльботы». Едва ли мины будут благосклоннее к соотечественникам. Да и погоня не замедлила поспеть…