Прямо напротив крепости, по течению и по ходу шторма, был «заводской» берег бухты. Их неумолимо несло к нему, в керченскую бухту, где чуть ли не каждый десяток метров побережья был уставлен батареями морского артиллеристского дивизиона и 27-го зенитного полка люфтваффе, то есть, если не 88-мм пушками, то 37-мм «Flakами» и 20-мм автоматами «Oerlikon».

Поэтому, когда — едва в сознании — они оказались на берегу и при этом незамедлительно не прозвучало над головами: «Хальт!», — Яков, звучно стуча зубами, заметил:

— Нет, ну вы посмотрите… Повезло. Как утопленникам, так даже очень.

Стрекот мотодрезины быстро увязал в утреннем тумане, что слоями полз над рыжевато-зелёными солончаками низины.

— Смотри-ка ты, — хмыкнул Серёга, глянув на часы. — Наверняка немцы. Педантичность, как на вокзале.

Специального назначения эшелон шёл из Севастополя и должен был прибыть во Владиславовку ровно в 7.15, а оттуда, после перераспределения по нарядам, разойтись малыми составами по аэродромам сухопутного базирования на Керченском полуострове, и морского — непосредственно возле Керчи и Феодосии. Ждали их там «Юнкерсы», «Хейнкели» и «Дорнье», а также гидропланы-разведчики «Blohm und Voss» и «Arado Ar 95». Без разведки никак, уж больно велика цена вопроса — выяснить время и направления высадки русского десанта. Не говоря уже о том, что бомбардировщикам и торпедоносцам работы предстояло немало.

Именно для этого из Румынии в Севастополь прибывали тысячи тонн особого авиационного бензина типа «Avgas 115/145»[10]характерного пурпурного цвета.

Вот эта его особенность — жирные пурпурные пятна, неслучайно оказавшиеся на пальцах одного из военнопленных, бывшего аэродромного технаря, работавшего на разгрузке румынского морского транспорта ещё в Севастополе, — и выделила эшелон с нейтральным обозначением «LT-300» в первоочередную мишень.

Тем более первоочередную, что крупная мишень в считанные часы могла превратиться в несколько мишеней мелких. Расползутся цистерны по колеям узла, а затем перекачают бензин в автоцистерны.

…Двое солдат в непривычно куцых шинелях и барашковых кепи, с «Маузерами» между колен с относительным комфортом расположились на лавке позади дребезжащего «Даймлера». Обходчик, пожилой дядька из числа гражданских, с отсутствующим видом сидел на подножке дрезины. Унтер, старший патруля, стоя за рычагом управления, то и дело прикладывал к глазам бинокль с важным видом Наполеона, озирающего окрестности Ватерлоо (хотя император-то пользовался подзорной трубой, до изобретения бинокля оставалось сорок лет). Но в окулярах были видны одни лишь глинисто-мшистые солончаки, и то лишь те, что выходили из переднего слоя тумана; последующие же слои, всё более и более золотистые к горизонту, были пока непроницаемы.

— Хальт! — вдруг вскрикнул унтер.

— Что там? — вскинулся один из патрульных, ответив по-румынски на немецкое «Стоять!», ставшее уже больше уставной командой, чем окриком.

— О! Миху, это нечто! — с азартом охотника отозвался унтер.

Нечто обернулось на шум и посмотрело на дрезину глазами дьявола — чёрными ромбами зрачков в оранжевой роговице.

— Коза! — увидел теперь белого дьявола и Миху.

Румыны оживились: в последнее время довольствие союзников здорово отдавало залежалым душком: «На тебе, боже…» — а тут…

Унтер потянул рычаг тормоза. Искры брызнули из-за реборд железнодорожной пары. Обсуждая на бегу рецептуру соуса, румыны, скрежеща щебнем высокой насыпи, бросились к козе, пока та ещё не сообразила, что там лопочут насчёт жаркого. У дрезины остались только флегматичный обходчик с обвислыми седыми усами и последний из солдат, соскочивший с лавки и егозивший на шпалах перед дрезиной, как футбольный болельщик позади ворот:

— За рога её, Юлиу! За ро…

Кровь струёю брызнула на закопчённый щебень. Последний совет патрульного захлебнулся горловым бульканьем.

Чуть слышно мурлыча под нос нечто вроде «Ах, Одесса…», Арсений Малахов вытер широкое лезвие немецкого штыка о полу шинели убитого, а тот всё ещё подрагивал разбросанными каблуками сапог.

Любителям жаркого повезло больше. По крайней мере, пока солнце, поднявшись над горизонтом, не разогнало утренний туман из самой потаённой глуши осоки, окружавшей солончак. В ней румыны, в одних только кальсонах и привязанные спинами друг к другу, встретили самое скверное утро в своей жизни. А вот здешние яростные комары со времени отступления 51-й армии не встречали утро лучше. И сытнее…

Эшелон «LT-300» появился ровно в 7 часов, как раз минут за пятнадцать тихого ходу до Владиславовки. Русский обходчик ковырялся в медных кишках мотора дрезины и не вызвал подозрения ни у ефрейтора охраны, ни у машиниста маневренного «С-2» — тот даже приподнял козырёк замасленной кепки, узнав обходчика из Владиславовки. Сопровождающий груз флигер-инженер[11]с одной птичкой в жёлтой петлице только глянул мельком в окно и, увидев знакомые кургузые шинели, снова, поправив монокль, погрузился в чтение накладных.

По пологой дуге поворота состав, большей частью состоящий из платформ с цистернами, заходил на Владиславовку. Вот уже поднялось жёлто-чёрное полосатое плечо семафора с зелёным сигналом: «Öffentlich!». Вознеслась над белыми волнами тумана, словно маяк над морской дымкой, башня водокачки…

Часовой на платформе с цистерной не сразу отреагировал, когда чей-то простуженный голос из-за спины спросил его доброжелательно:

— Du willst dem Spiritus, Genosse?[12]

Впрочем, менее секунды понадобилось ему, чтобы согласно закивать головой так, что каска съехала на нос:

— Ja, Ja! Sehr gut!

На акцент, смазанный хрипотцой, он не обратил внимания. Руки в вязаных перчатках уже тянулись к плоской фляге в брезентовом чехле.

Но, так и не дотянувшись до неё, часовой вдруг почувствовал необыкновенную лёгкость в членах и головокружение, словно уже глотнул порцию спирта и не заметил, как закончилась под ногами платформа. А Сергей Хачариди за его спиной, мелькнувшей под насыпь, опустил короткий приклад «ZB».

Абордаж с дрезины на состав остался никем пока не замеченным.