другу о скором неизбежном мировом коллапсе. Она настаивала на том, что ему нужно закупиться консервами, а в один прекрасный момент даже предложила ему построить небольшой бункер в саду за домом за ее счет. Несмотря на весь комизм статуса обладателя апокалиптического убежища, оплаченного из того же самого состояния, из которого в восемнадцатом веке строилась чуть не половина всего Манхэттена, предложение в конце концов было дипломатично отвергнуто.

Однажды я обедал со своей подругой Сарой, которая работала в издательстве. Я знал, что она разделяет некоторые из моих апокалиптических пунктиков, но я не знал о глубине и серьезности ее одержимости концом света. Оказалось, что под кроватью у нее лежал наготове большой рюкзак, который можно было вытащить в любой момент. Внутри были палатка, миниатюрная походная печь, набор ножей и таблетки хлора для очистки воды. Там же лежали компас и актуальные бумажные карты на случай отключения телефонных сетей. Свой рюкзак – или «дорожную суму», как она его называла, – она брала с собой в одиночные вылазки в дикую природу, которые были чем-то средним между походами и аварийными учениями. Сара оказалась самым настоящим преппером.

Она уверяла, что все это немного смущает ее, но было ясно, что она испытывает гордость. «Сценарий краха цивилизации, – сказала она, – привлекателен тем, что всех нас будут испытывать на находчивость, устойчивость и самодостаточность. В отсутствие какой-либо социальной структуры мы быстро узнаем, из чего сделаны. Разве нет в этой перспективе чего-то захватывающего?» – спросила она.

Я ответил ей, что совершенно не горю желанием узнать, из чего я сделан. Я сомневался, что материал окажется первоклассным. В какой бы форме ни пришел апокалипсис, я почти наверняка окажусь в первой волне смертей. Мы оба рассмеялись, но, думаю, она поняла, что я не шучу.

Я сказал, что ее рассуждения в целом соответствуют движению препперов, но что она более честна в отношении того, в какой степени наравне с апокалиптической фантазией ею движет страх. Она ответила, что, может, во всем этом и есть доля реализации каких-то желаний, но для нее как для женщины все сильно не так по сравнению с фантазиями и чаяниями большинства мужчин-препперов. Для них апокалипсис – способ вернуться к патриархальным нормам, к префеминистскому устроению, которое будет восстановлено после распада существующего строя. Женщины, по мнению Сары, уже где-то на полпути к антиутопии. Для примера: если завтра ее изнасилуют, она едва ли пойдет в полицию.

Я думаю, что понял ее: цивилизация – это изначально относительное понятие, и ее крах, может, уже наступил, в зависимости от того, где вы находитесь.

И тут она сказала нечто такое, чего я раньше не слышал ни от одного преппера. Она сознавала, что жаждет окончательного знания. Подумать только, что нам, возможно, станет известен конец этой истории.

«Не кажется ли это, – сказала она, – утешением и удовлетворением?»

Я не знал, что ответить на ее вопрос. В абстрактном, культурном смысле я понимал, что это часть психологии апокалипсиса. Но как личность, как родитель я бы хотел, чтобы мир продолжался и после меня. Во всяком случае, это, сказал я, моя аксиома. Но, может быть, причины моего интереса к концу света были более сложными, чем я думал? Возможно, мои страхи и желания были гораздо теснее переплетены между собой, чем я себе представлял?

3

Выживание класса «люкс»

В ту неделю, когда я отправился в Блэк-Хилс[29], что в Южной Дакоте, чтобы увидеть место, из которого человечество, предположительно, возродится после грядущих апокалиптических бедствий, ходило много разговоров о ядерной войне. ООН объявила санкции против Северной Кореи, и Северная Корея поклялась принять физические меры против американских ограничений, на что Америка в лице президента, отдыхавшего в тот момент на одном из своих многочисленных одноименных роскошных гольф-курортов, сообщила, что, если корейцы хотя бы пальцем пошевелят, им это аукнется «огнем и яростью, каких мир еще не видел». По данным журнала The Wall Street Journal, аналитики пытались угадать, что произойдет с рынками в случае тотальной ядерной войны между США и Северной Кореей. Ответ сводился к тому, что мы, возможно, и увидим некоторое сглаживание кривых доходности из-за снижения стремления к рискам, но с финансовой точки зрения ядерный апокалипсис точно не станет концом света.

Апокалипсис был в тренде. Дурные предчувствия выражались в мемах, созданных в стиле полуиронической ностальгии по «холодной войне», смешанной с искренним эсхатологическим беспокойством. Казалось, это был самый подходящий момент, чтобы посетить место, где можно пересидеть последние времена. Мое одержимое поглощение видеороликов, посвященных преппингу, открыло мне еще более широкую перспективу апокалиптической подготовки, а заодно и прибыльную нишу в сфере недвижимости, где люди с деньгами могли прикупить себе подходящее местечко на случай, если дерьмо действительно попадет в вентилятор.

Я договорился встретиться с неким Робертом Вичино, риелтором из Сан-Диего, который недавно приобрел в Южной Дакоте огромный участок скотоводческой земли. Когда-то здесь были крупное армейское хранилище боеприпасов и пункт технического обслуживания, построенные во время Второй мировой войны для хранения и диагностики бомб. На территории стояли 575 складов для списанного оружия – гигантские железобетонные конструкции, рассчитанные на взрыв мощностью до полумегатонны. Вичино намеревался продавать их по двадцать пять «штук» за склад тем американцам, которые хотели защитить себя и свои семьи от вероятных событий конца времен – прежде всего от ядерной войны, но также и от импульсного электромагнитного излучения, гигантских солнечных вспышек, столкновений с астероидами, опустошительных вспышек вирусных инфекций и так далее. Он открыл офис в Блэк-Хилс в надежде привлечь клиентов из многочисленных байкеров, как раз съехавшихся в Южную Дакоту на мотоциклетное ралли в Стурджисе[30].

Вичино был одной из самых выдающихся и успешных фигур в сфере подготовки к Судному дню, магнат недвижимости на случай конца света. Его компания специализировалась на строительстве массивных подземных убежищ, где состоятельные люди могли пережить катастрофу стильно и комфортно – так, как они привыкли. Компания получила название Vivos, что по-испански означает «живой» (как los vivos – «живые», что, согласитесь, разительно отличается от los muertos – «покойники»). Vivos владела несколькими объектами в Соединенных Штатах, которые находились в труднодоступных местах, подальше от вероятных ядерных целей, сейсмических разломов и крупных мегаполисов, где возможные вспышки инфекционных болезней будут наиболее масштабными и губительными. «Элитное убежище» было также и в Германии – огромный бункер с боеприпасами советской эпохи, встроенный в гору в Тюрингии. Флагманское место Vivos располагалось под кукурузными полями Индианы. Во время «холодной войны» это было правительственное убежище с роскошно обставленной столовой, домашним кинотеатром, медицинским центром с