У Мери начала дрожать нижняя губа, и ей пришлось прикусить ее, чтобы унять дрожь.

— Потому что ты один, а их много. Что ты можешь сделать, Джек? Попытаться заставить всех их убраться из Колтрейн-Хауса под дулом одного пистолета или подняв два кулака? Они скоро уедут. Они уже уезжают. Ты отправишься в школу, я буду слушать рассказы Алоизиуса о Древнем Риме, а Клуни станет потихоньку совать мне засахаренные сливы, пока Клэнси будет пичкать меня овощами. И все вернется на круги своя, как было до приезда твоего отца. Мы выживем, Джек. Такое ведь уже не раз бывало.

— Этого недостаточно! — Джек вскочил и зашел по щиколотку в ручей, чтобы немного остудить свой гнев. Мери шла за ним. — Мери, он твой опекун, а он даже не помнит о твоем существовании, не говоря уж о том, чтобы защищать тебя от этих развратников, которых он же и привозит. Ты так юна, так чертовски наивна! Ты даже не представляешь себе, что могло случиться. Если бы один из них застал тебя одну где-нибудь в коридоре… О проклятие!

Вода достигла его коленей, когда он с размаху бросился в нее. Мери показалось, что от воды вот-вот пойдет пар.

— Я бы оставила его здесь одного, пусть утонет, — сказала Мери птицам и деревьям, сбрасывая туфли и следуя за своим другом в воду, — только здесь не глубже трех футов и даже Джек Колтрейн не может заставить себя утонуть в стакане воды. Ему просто необходимо немного остыть, и я ему в этом помогу.

Говоря это, она закрыла глаза и полностью погрузилась в воду. Потом быстро выскочила, глотая ртом воздух. Вода оказалась гораздо холоднее, чем она предполагала.

Когда она отбросила назад длинные мокрые пряди, то увидела, что Джек сидит на большом камне посередине ручья и смеется. Его тоже длинные, до плеч, волосы под лучами солнца блестели, как черное дерево.

— Посмотри на себя, Мери, — дразнился он. — Ты похожа на мокрую лису. Не на крысу, для этого у тебя слишком длинные волосы. Зачем это ты прыгнула в воду, объясни, пожалуйста?

Она двигалась к нему, почти по талию в воде.

— Не знаю, Джек. А что заставило тебя прыгнуть в воду?

— Я просто идиот, — усмехнувшись, ответил он, и она наконец-то увидела ямочку на щеке. — Злой, отвратительный, вспыльчивый, медленно соображающий идиот.

Она склонила голову набок, слегка дрожа от набежавшего прохладного ветерка.

— Честное признание. Но если ты идиот, то и я идиотка. Хорошо, если мы оба идиоты, правда? Давай всегда такими будем, Джек, давай?

— Быть идиотами? — Он поднял одну темную бровь, намеренно не понимая ее.

— Быть вместе, — возразила она. Наклонившись, она набрала в ладони воду и плеснула в него, так что ему пришлось спрыгнуть с камня и снова плюхнуться в воду, чтобы иметь возможность ответить ей тем же. — Мы всегда должны быть вместе, Джек, — сказала она, отворачивая лицо от брызг. — Я не представляю себе жизни без тебя… глупый… мокрый… старый брюзга.

— Ах, старый брюзга? — Джек с такой быстротой и силой плескал в нее водой, что ей пришлось закрыть лицо руками, чтобы не захлебнуться. Они словно вернулись в детство, и Мери поняла, что больше никогда не будет так счастлива.

Вдруг Джек оказался прямо перед ней и тихо выругался. Она опустила руки и посмотрела на него с недоумением. Вот уж действительно старый ворчун.

— В чем дело? — сердито спросила она.

— Прикройся, — коротко бросил он и пошел прочь. — Ради Бога, прикройся.

Мери сначала не поняла, но потом, опустив глаза, увидела, что рассердило Джека. Ее дурацкие груди, которые стали припухать с прошлого года, были явственно видны под мокрым белым платьем. Она ненавидела свое тело за то, что оно с ней делало, как менялось. С тех пор как ей исполнилось двенадцать и у нее начались месячные, а миссис Максвелл объяснила ей, что теперь она женщина, Мери стала замечать, что Джек ее избегает. Это было нечестно. Она не виновата, что ее тело меняется. Кроме того, какое Джеку до этого дело? Неужели из-за этих двух дурацких бугорков у нее на груди он изменил свое отношение к ней?

— Джек… — сказала она, прикрыв грудь руками и направляясь обратно к берегу. — Джек, пожалуйста, не сердись.

Он стоял к ней спиной.

— Я не сержусь, Мери. — Его голос был добрым, почти снисходительным. — Но мне надо кое-что сделать. А ты оставайся здесь, пока твои… твое платье не высохнет. А то миссис Максвелл станет над тобой смеяться.

— Но…

— Мери, пожалуйста, —. прервал ее Джек. — Хоть раз сделай, как я прошу.

— Но ты не сердишься? — Мери уже плакала — глупые слезы! — но она должна была его спросить.

— Нет, Мери, я не сержусь. Мы с тобой увидимся позже, хорошо? А после того как ты искупаешься и переоденешься, мы с Киппом покажем тебе, как стрелять из лука так, как это делают славные товарищи Робин Гуда. Я помню, как ты восхищалась этой глупой легендой.

Не в силах говорить, она только молча кивнула. Но как только он исчез за деревьями, она села на землю, и, опустив голову на руки, расплакалась.

Не надо было дразнить его, не надо было рассказывать про этого гнусного хорька. Это ошибка — думать, что отношения между ней и Джеком останутся прежними. Она шмыгнула носом. Что это за цитата, которую ей Клуни велел выучить на прошлой неделе? Ах да. Это был отчаянный крик из шекспировского «Ричарда II»: «О, верните мне вчера!»

Но Мери знала, что вернуть прошлое невозможно. Как ни сопротивляйся, время движется вперед. Мальчик вырастает в мужчину и оставляет свое детство позади. Вчерашний день никогда не повторится.

— Да-а, это было довольно интересно, — сказал Клэнси, когда они с Клуни тихо вышли из-за деревьев и увидели, как Джек чуть ли не бегом пересек газон перед Колтрейн-Хаусом. — Храбрый воин, хороший мальчик. Вот кто такой мой Джек. Я сказал себе это, как только увидел его, и не устану повторять теперь, когда он становится взрослым мужчиной. Хотя иногда он и ведет себя как упрямый ребенок. Чувствую, что его одолевают черные мысли. И это потому что Ужасный Август снова здесь со своими пьянчугами и нарумяненными девками. В такие дни Джек не может не думать о плохом.

— Во всем виноват это чудовище Август! Во всем! — поддержал его Клуни.

— Похотливая свинья, жалкий выродок, плесень рода человеческого, — с чувством пробурчал Клэнси, радуясь тому, на какие замечательные ругательства вдохновлял его Бард. — Ах, Клуни, умел же старик Уильям найти нужные слова! Как это успокаивает человека! Они просто так, совершенно сами по себе соскальзывают с языка! Надо будет еще набрать дюжину-другую. Это немного скрасит мою жизнь.

— Потом, Клэнси, — сказал Клуни. Он шел медленно, опираясь на палку, с которой не расставался после неудачного падения с лестницы в прошлом году. Клэнси все еще был здоров, хотя совершенно облысел: оба они чувствовали свои годы.

Они проводили дни, наблюдая, как растут Джек и Мери, и беспокоясь за их будущее. А беспокойства было более чем достаточно.