Давеча они сидели на земле, совершенно бесстыдно прячась и абсолютно бессовестно подслушивая. Они пошли вслед за Джеком к ручью, надеясь, что он встретит Мери и они пообщаются с такой же легкостью и дружелюбием, как прежде.

— Все как всегда, — вздохнул Клуни. — Джек будет дуться, Мери будет его дразнить, а Августу и его пьяной банде наконец надоест ломать мебель, и они уберутся обратно в Лондон. И у нас наступит покой.

Клэнси, прикусив губу, наблюдал, как Джек приближается большими шагами к кухне. Что-то в том, как напряжены были его плечи, заставило Клэнси насторожиться. Он ускорил шаги, надеясь, что Клуни не слишком от него отстает.

— Ты действительно так думаешь, Клуни? Не уверен.

— Мы можем лишь надеяться. — Вздохнув, он спросил: — Ты видел их, Клэнси? Прелестное зрелище, не правда ли? Забавлялись, как в давние времена. Лучше сказал дорогой Уил: «Влюбленный с милою своей — гей-го, гей-го, гей-нонино!»

— Сам ты гей-го, гей-го! Она еще совсем дитя, Клуни, а я видел, как он вчера таращился на подавальщицу в «Лозе и винограде». Мери смотрит на него как на бога, а он видит ее такой, какая она есть. Ребенок, и ничего больше. Боюсь, пройдут годы, прежде чем мы увидим нечто другое. Надеюсь, что мы до этого доживем.

— Ты слышал, что он ей сказал, как он отреагировал? Нет, Клэнси, твой Джек уже давно не видит в Мери ребенка. Вот почему он ее избегает.

Клэнси почесал длинный крючковатый, как у попугая, нос и покачал головой:

— Нет, в этом ты не прав, Клуни. Он не смотрит на нее по-другому. Она всего лишь ребенок. Ей всего четырнадцать лет, и она для него слишком молода, чтобы вызывать у него иные мысли.

— Тут ты не прав. Эти самые мысли расстраивают Джека так же, как тебя. Один Господь знает, как это огорчает меня. Я попросил Хильду быть с ней построже. Заставить ее умываться, прикрывать ноги. Хильда знает, как должна одеваться леди, как двигаться. Она три раза играла в Бате леди Макбет. Правда, это было двадцать лет тому назад. Да, Клэнси, время пришло. Пришло время моему ангелу повзрослеть. Даже если это и пугает твоего Джека, бедного мальчика.

Клэнси открыл рот, чтобы защитить Джека. Но вдруг забыл, что он хотел сказать, так как со стороны Колтрейн-Хауса донесся страшный треск. Клэнси посмотрел наверх и увидел, как из окна большой гостиной во внутренний дворик вывалились два тела, а сверху на них дождем посыпались осколки разбитого стекла.

— Джек! Черт побери! Мне следовало бы догадаться! — Клэнси уже бежал к дому, бросив на ходу Клуни: — Давай, Клуни, побыстрее! Джек попал в беду!

Слово «беда» было слишком мягким. Когда они вбежали во дворик, то увидели, что Джек оседлал одного из гостей Августа. Вцепившись в рубашку поверженного, он другой рукой бил его кулаком по лицу.

— Это хорек, — сказал Клуни, тяжело дыша и глядя на одетого во все черное человека на земле, таким его и описала Мери. — Джек, прекрати!

Но Джек не слушал.

— Никогда… слышишь, никогда… не прикасайся к ней. — Джек цедил слова сквозь стиснутые зубы и повторял в такт ударам: — Никогда… никогда… никогда.

— Господи, сжалься, он убьет его! — крикнула какая-то женщина из толпы, собравшейся во дворике. — Спасите моего Берти, спасите его!

Клэнси не знал, откуда у него взялись силы оторвать Джека от Берти. Вдвоем с Клуни они оттащили его и увели в конюшню.

— Он прикасался к ней, Клэнси! — Джек был несчастен и зол. — Боже! Как я это допустил! Ей уже небезопасно находиться здесь, Клэнси. Господи! Почему ты не дал мне убить его!

Клуни седлал коня, а Клэнси, поплевав на носовой платок, стер кровь с губы Джека.

— И что потом, Джек? Смотреть, как тебя повесят? Ты не виноват в том, что произошло с Мери, но то, что может случиться, если ты останешься здесь, разобьет мое старое сердце и сердце Мери тоже. Послушай меня, Джек. Возьми деньги, их хватит, чтобы ты добрался до школы. Миссис Максвелл пришлет потом твои вещи. Но тебе надо уехать. Прямо сейчас, пока твой отец не узнал, что случилось.

— Я не могу, Клэнси, — сказал Джек, все еще не пришедший в себя. Его одежда была влажной после купания в ручье, в волосах торчали осколки стекла. Он ничего этого не замечал. Он обернулся и посмотрел на дом. — Дело в Мери. Я… я не могу ее оставить после всего. Август…

— Он ничего ей не сделает, Джек. — Клэнси сунул Джеку тощий кошелек, в котором едва хватало монет на то, чтобы поесть пару раз в пути. Спать ему придется под стогами, и хорошо, если это будет единственной ценой, которую ему придется заплатить за свою выходку. — Твой отец будет орать и бесноваться, а потом напьется до бесчувствия. Назавтра он уже ни о чем не вспомнит. Возьми это, а я пойду навстречу Мери, пока она не дошла до дома, и отправлю ее под крылышко леди Уиллоуби на время, пока твой отец не уедет в Лондон.

— Нет. Я не поеду, — заупрямился Джек, когда Клуни подвел к нему оседланного коня. — Разве ты не понимаешь? Он прикасался к ней, Клэнси. Этот грязный сукин сын прикасался к Мери. Никто не смеет прикасаться к Мери. У меня было право ударить его!

— Да, мальчик, было, — успокаивал Клэнси Джека. — И у тебя здорово получилось. Но надо рассуждать здраво: тебе необходимо скрыться. Приезжай, когда сможешь, но не на Рождество, когда тут будет отец. Все будет хорошо, Джек. Ты нам напишешь, а мы напишем тебе.

Слезы стояли в глазах Джека, но он не позволял себе заплакать.

— Почему, Клэнси? Почему всегда так получается? Неужели так будет всегда?

— Нет, сынок. — Клэнси обнял Джека, который теперь был выше его на полголовы, но все же оставался его мальчиком, его храбрым воином. — Когда-нибудь Колтрейн-Хаус станет твоим и ты все здесь переделаешь как надо. Вот увидишь. А теперь поезжай, да будет с тобой моя любовь.

Джек стоял возле конюшен Колтрейн-Хауса и вспоминал тот день, когда чуть не до полусмерти избил отцовского гостя. Это случилось перед тем, как его заставили сбежать, спрятаться в школе, пока отец не забудет о происшествии.

Не надо было уезжать. Надо было остаться. Надо было сначала прикончить того мерзавца, который посмел прикоснуться к Мери, а потом, пока в нем еще бушевал огонь ярости, разыскать отца и покончить с ним.

Вместо этого он сбежал. Уехал с Киппом в Лондон. Сбежал из Колтрейн-Хауса. Сбежал от Мери.

А отец установил для него новые правила, о чем ему в школу написал Генри Шерлок, и Джеку пришлось им подчиниться. Генри убедил Августа заплатить кругленькую сумму Бертрану Хагеру, которого избил Джек. Мать Киппа согласилась взять Мери к себе в Уиллоуби-Холл на время, которое Генри сочтет нужным.

Взамен всего этого Джеку запрещалось в течение года появляться не только в Колтрейн-Хаусе, но и в Линкольншире вообще, а содержание было урезано настолько, что его едва хватало на еду и одежду. Если бы не великодушие Киппа, предоставившего свой лондонский дом на время каникул, Джеку пришлось бы побираться.