Заметно робея, Рэйко что-то сказала парням. Они посмотрели на нее, и лица у всех троих вмиг прояснились. Белые щеки Рэйко покрылись розовым румянцем. Она была прекрасна в этот момент.

Выслушав Рэйко, парни покивали головами и полезли в карманы брюк. В ковбойскую шляпу, сверкнув на солнце, упало несколько монеток.

Рэйко испуганно улыбнулась. Долговязый парень почесал голову и захохотал, широко открывая рот, утопающий в многодневной щетине.

Вернувшись к нам, Рэйко тихонько посмеивалась, поджимая губы. Ее лицо по-прежнему горело румянцем.

— Глядите! Сразу пятьсот иен. Коротышки дали по сто, а длинный отвалил триста.

— Ух ты! — громко воскликнула Джули. — Вот это я понимаю. Может ведь и Рэйко на что-то сгодиться. Потом пойдем есть мисо-рамэн.

— Слушай, Кёко, — Рэйко возбужденно схватила меня за руку. — Тебе не кажется, что этот долговязый очень даже ничего?

Вытянув шею, я посмотрела на высокого парня, но он показался мне обычной деревенщиной. Длинные волосы ему очень шли, но если их состричь, он станет похожим на ощипанного петуха. Об этом я честно сказала Рэйко. Она ответила: «Ну, может быть», — после чего некоторое время еще мельком поглядывала на этого парня, но в конце концов неопределенно пожала плечами, словно потеряв к нему всякий интерес.

После этого мы еще около часа перебрасывались шутками с участниками фестиваля, пели песни, курили, а потом слезными просьбами добились от случайно встреченного студента филфака университета Тохоку разрешения использовать по вечерам помещение их стачечного комитета для печати агитационных листовок.

— Ротатор можете использовать сколько хотите, — сказал нам этот студент, — а вот бумагу, пожалуйста, принесите свою.

— Будет сделано, — сказала я.

— Сколько экземпляров вы собираетесь отпечатать?

— Если для всех учениц школы, то, пожалуй, не меньше трехсот.

— Триста?! Чтобы за раз столько напечатать, вам придется до глубокой ночи провозиться. В принципе там же можно переночевать. Есть диван, правда он грязный.

Мы хором сказали ему спасибо, и после этого ушли из парка.

День выдался теплый, даже слегка душноватый. Погода стояла такая, что даже от непродолжительной ходьбы начинал выступать пот. Покинув парк, мы пересекли проспект и вошли в торговые ряды первого восточного квартала. В этот послеполуденный час здесь царило необычное оживление — по случаю праздников многие люди пришли сюда с семьями, чтобы сделать покупки.

Проходя мимо небольшого магазинчика грампластинок, мы услышали оттуда песню Битлз «Эй, Джуд». Мурлыкая себе под нос мелодию этой песенки, Рэйко остановилась перед магазином. Отсутствующим взглядом она принялась глазеть на витрину, но Джули прикрикнула, чтобы она шла быстрее. Не меняя выражения лица, Рэйко кивнула и нехотя поплелась за нами. Ее походка напоминала женщину легкого поведения, которая направляется домой по окончании рабочего дня.

Шагая впереди, я принялась размышлять о вступительных экзаменах. До поступления в университет оставалось девять месяцев. Практически забросив учебу, я оказалась в весьма сомнительной ситуации, когда речь уже шла не столько о том, смогу ли я поступить в университет, сколько смогу ли я закончить школу.

Я всегда возвращалась домой не позже назначенного часа и запиралась в своей комнате, поэтому тетка была уверена, что я до глубокой ночи усердно занимаюсь подготовкой к вступительным экзаменам. На самом же деле почти все время, которое я проводила в своей комнате, я тратила на размышления о самых разных вещах. Невозможно толком объяснить, о чем и что я тогда думала. Помню только, что мои мысли были похожи на бессвязную прозу. Начав размышлять про А, я тут же перескакивала на Б и, не успевала прийти к каким-то выводам, как мои думы уже были заняты В… таким вот манером.

Ночью я спала урывками и никогда не набирала положенные восемь часов сна, поэтому моя голова всегда была в несколько помутненном состоянии. Для того чтобы упорядочить окутанные туманом мысли, я писала стихи и пыталась вести что-то похожее на дневник, но это не помогало. Наверное, мне просто нужно было выспаться. Но по ночам я предпочитала проводить время в своей комнате, слушая любимые пластинки и рисуя в воображении мои первые шаги в незнакомом для меня мире. У меня не то, что спать — не было времени даже мысленно открыть шкатулку, в которой, словно набор дешевых подарков, были сложены надвигающиеся вступительные экзамены, окончание старшей школы, поступление в университет… в общем, подумать о более насущных проблемах.

Между универмагом «Фудзисаки» и пассажем какой-то молодой человек продавал сборники стихов собственного сочинения, разложив их прямо на земле. Его болезненно бледное, гладкое лицо неприятно контрастировало с черными ободками на манжетах белой рубашки, и вообще выглядел он достаточно неряшливо.

Рассматривая его сборник, мы хотели было пройти мимо, как он вдруг поднял голову и невыразительным взглядом посмотрел прямо на нас. Я изобразила легкую улыбку, но молодой человек лишь скривил губы.

Его книги представляли собой стопки дешевой шероховатой бумаги, скрепленной скобкосшивателем. На обложке красовалось напечатанное угловатым шрифтом через ротаторный трафарет название «Костер».

Глядя на нацарапанную мелом на бетоне надпись «100 иен за экземпляр», я остановилась. Сама не знаю почему, но я вдруг ощутила какую-то дружескую симпатию к этому молодому человеку, который в погожий праздничный день не пошел на фестиваль или, например, на свидание с девушкой, а сидит здесь и продает этот сборник никому не нужной поэзии.

Я запустила руку в висевшую на плече сумку и достала кошелек.

— Одну, пожалуйста, — сказала я.

Молодой человек кивнул и вполголоса еле слышно произнес:

— Спасибо.

Я вынула из кошелька сто пятьдесят иен и дала ему:

— Пятьдесят иен добровольный взнос.

Юноша кивнул головой, но вслух не поблагодарил. Я молча подняла с земли одну книгу и сунула ее в сумку. Со стороны университета Тохоку ветер доносил обрывки речи очередного агитатора.

— Ты что, интересуешься такими вещами? — насмешливо спросила Джули.

— Угу, — промычала я.

Если бы не этот сборник стихов, купленный случайно, под воздействием сиюминутного импульса, Ватару Домото никогда не заговорил бы со мной в кафе «Мубансо». Когда я думаю об этом, меня не покидает ощущение чуда. Встреча двух незнакомых людей — результат стечения многих тысяч мелких случайностей, а то, что служит непосредственной причиной для этой встречи, как правило, еще более незначительная случайность, нечто, настолько затерянное в череде однообразных дней, что не заметить его проще простого.

Я люблю стихи, причем любые. А в те годы меня вообще было не оторвать от сочинений, которые были больше похожи на нечистоты, выплескиваемые авторами в стремлении исцелить себя от одиночества с помощью плетения словесных узоров. Встречая уличных поэтов, я почти всегда покупала сборники их стихов, а когда меня просили приобрести журналы каких-нибудь литературных групп, которые, как я сейчас понимаю, были всего лишь плодами переполнявшего их самолюбования, я с готовностью откликалась на эти просьбы.