«Чего-то мы не понимаем людей, которые поют такие вульгарные песни», — в один голос твердили мама с теткой, исподволь пытаясь удержать меня от похода на фестиваль, но я соврала, что там будет один парень-гитарист, который ужасно похож на Джона Леннона из группы «Битлз».

— Его все так любят! У меня куча народа из класса уже сходила на этот фестиваль, только чтобы одним глазком взглянуть на этого парня. А некоторые даже автограф взяли.

— А кто такой этот Джон как его там? Эстрадный артист? — спросила тетка, которая ничего кроме классической музыки не знала и думала, что «Битлз» это что-то вроде Харуо Минами[13]. Сдерживая смех, я ответила:

— Нет, это такой рок-музыкант.

— Да кем бы он ни был… И что, ты говоришь, тот гитарист на него похож?

— Ага. Он студент.

— Выходит, что они берут автографы у студента? Что за глупости! — сказала мама.

— Я его еще толком не видела. Поэтому мы и договорились сегодня с Рэйко пойти. Только посмотреть.

— Ну если только посмотреть, — с отвращением протянула тетка. — Посмотрите и сразу назад. И не вздумайте слушать эти странные песенки.

Мама хотела еще что-то добавить, но я, не обращая ни на кого внимания, уже вышла из дома, в условленном месте встретилась с Рэйко и вместе с ней отправилась в парк. Когда я рассказала Рэйко о том, что моя тетка считает Джона Леннона эстрадным артистом, она согнулась от смеха прямо посреди дороги. Рэйко не часто можно было увидеть смеющейся, но если уж на нее нападало веселье, то ее смех звучал переливчато, как колокольчик. Мне тоже стало смешно, и я расхохоталась вместе с подругой.

В это ясное послеполуденное время небо было бездонно-синим. Высокие криптомерии, окружавшие парк, напоминали конусы мягкого мороженого зеленого цвета. Теплый и сухой ветер нес едва ощутимый аромат цветов.

— Кстати, — сказала Рэйко, вытирая выступившие от смеха слезы, — ты классическую музыку любишь?

— Не то чтобы совсем не люблю. А что?

— Тогда после фестиваля я хотела бы тебя сводить в одно место.

— Где слушают классическую музыку?

— Точнее говоря, это кафе, в котором крутят только музыку барокко. Совершенно уникальное место. Похоже на те кафе, где собираются активисты, но на самом деле совсем не такое. Нет, конечно, активистов там тоже много. Когда я туда ходила, там как раз бундовцы[14]о чем-то шептались. Но еще там сидела такая странная компания — будто не люди, а призраки.

— Что за компания?

— Не знаю. Может поэты, может бывшие молодые писатели, а может просто бедные студенты из непримкнувших. Во всяком случае, они все сидят себе спокойно, курят и читают книги. Странное зрелище. В этом кафе стулья расставлены рядами, как в поезде. И больше ничего нет. Ну просто ничегошеньки. И на этих стульях сидят призраки. Молча. А из большого динамика громко льется барокко. Я думаю, тебе не помешает разок туда заглянуть, так просто, на будущее.

— А как называется это кафе? — спросила я.

— Мубансо[15], — ответила Рэйко и, словно гривой, встряхнув своими длинными красивыми волосами, улыбнулась: — Хорошее название, правда?

— Очень хорошее, — сказала я и спросила Рэйко, с кем она туда ходила, но Рэйко лишь изобразила неопределенную усмешку и ничего не ответила.

В парк мы пришли в самый разгар фестиваля. Огромная толпа молодых людей, усевшись прямо на газон, пела антивоенный фолк. На открытой сцене группа агитаторов в мотоциклетных шлемах произносила зажигательные речи. Их сердитые выкрики, смешиваясь со звуками песни «Мы победим»[16], создавали невероятную какофонию, царившую в окружающем пространстве. Шагая по листовкам, разбросанным по всему парку, мы заметили Джули.

Большая клумба была покрыта пестрым ковром анютиных глазок. За клумбой одетая в черные хлопчатобумажные брюки стояла Джули и махала нам рукой. Под мышкой она сжимала широкополую ковбойскую шляпу. Похоже, что Джули уже начала собирать у участников фестиваля пожертвования в фонд борьбы.

— Много собрала? — спросила я, когда мы подошли к ней поближе.

— Да, более-менее, — кивнула Джули. — Сегодня вообще хороший день. Все такие щедрые. Я уже собрала почти триста иен.

— Три чашки кофе, — нарочито гнусавым голосом сказала Рэйко.

— Дура! Это же в наш фонд борьбы!

— Не занудствуй. Я просто говорю, что на эти деньги в «Мубансо» можно выпить три чашки кофе.

— А что такое «Мубансо»? — спросила Джули, щурясь от яркого солнечного света. Рэйко пересказала ей все то, о чем только что говорила мне.

— Хм, — сказала Джули, — можно, конечно, сходить. Только давайте для начала соберем побольше денег. Я есть хочу. Может кто-то пожертвует мне на чашку рамэна.

— А пусть Рэйко пособирает, — подмигнула я Джули. — У нее точно на рамэн собрать получится. Она людей убеждает одним движением бедер.

Джули неприлично хихикнула и согласилась, а Рэйко, манерно изогнувшись, попятилась назад:

— Не хочу я ничего собирать!

— Да все нормально. Ты хоть и не напрямую, но тоже член комитета. Поэтому я как председатель тебе приказываю. Давай иди.

— Но я даже не знаю, что им говорить.

— Говори, что считаешь нужным. Дескать, мы — члены комитета борьбы за отмену школьной формы антивоенного союза старшей женской школы S. Нуждаемся в средствах для ведения борьбы. Пожалуйста, помогите, чем можете. Это ты можешь сказать?

— А если они спросят, на что мы их собираемся потратить?

— Как можно быть такой тупой! — сердито вмешалась Джули. — Говорят тебе, не хватает денег на печать агитационных листовок. Давай-ка вот еще одну пуговку на блузке расстегни, грудь повыше и все, пошла.

Рэйко недовольно насупилась, но мы с Джули, не обращая внимания на ее вид, всучили ей ковбойскую шляпу. Бурча что-то себе под нос, Рэйко отправилась на газон.

— Удачи! — крикнула я ей вслед. По-кошачьи гибкая фигура Рэйко зашла за клумбу с анютиными глазками и растворилась в людской толпе.