– Значит, – сказала я, отставляя наконец тарелку, – Елена Смолянинова покончила с собой?

Пожилая женщина перекрестилась.

– Царствие ей небесное! Для Ленки-то это вообще невероятно, ведь она набожная была… Я ее с детства знала – еще до того, как она Гошку привела. И он тоже ей под стать оказался, и сынок ихний, Ванечка, хорошим пареньком вырос. И вот – такое!

– Отец из-за случившегося в психбольницу попал? – спросил Никита. – После смерти жены?

– Ага. И слава богу, а то ведь и посадить могли!

– За что? – удивилась я.

– За вандализм – вот за что! – изрекла Хвощева, воздев к потолку узловатый палец.

– За… что?

– За осквернение могилы, – спокойно повторила она. – Он могилу сына вскрыл.

– Да вы что?! – вырвалось у меня. – Зачем?

– Ваню-то в цинковом гробу доставили, знаете?

Мы с Никитой одновременно кивнули.

– В письме сообщили, что он подорвался на мине.

– На мине? – спросил Никита.

– Вот и Гоша спросил – откуда мина-то? Он военкомат и прокуратуру письмами забросал – не дурак, даром что деревенский!

– И что ему ответили?

– Сначала игнорировали просто. Но Гоша не унимался, и позже все-таки отписали, что, дескать, мина была времен Отечественной войны.

– Он же на границе с Китаем служил? – уточнил Никита.

– Вроде так.

– И откуда же там, пардон, мина времен Второй мировой?

Мне этот вопрос даже в голову не приходил. Прасковье Евграфовне, видимо, тоже.

– Ну, не знаю, – покачала она головой. – Им, наверное, виднее. Только Гошка военным тоже не поверил. Он решил, что дело с сыном нечисто, но никто и слушать не хотел. Участковый наш его открыто послал куда подальше, вот Гошка и решил сам правды добиться. Да только не вышло ничего: повязали его. Хорошо, адвокат попался знающий, доказал, что Гоша невменяемый, вот его в психдиспансер и упрятали. С тех пор он там сидит, а эти застройщики тут так и шастают. Видят, что дом бесхозный стоит, и облизываются, ироды! Да только мы тоже не лыком шиты, законы знаем. Не могут ведь они дом захапать, пока хозяин жив, хоть и на принудительном лечении?

– Нет, конечно, – уверенно ответила я. – А навестить Георгия можно?

– Может, и можно, – с сомнением в голосе сказала Хвощева. – Только ведь их там дрянью всякой пичкают – вдруг у него и вовсе крыша съехала? Да вы лучше с ветеринаром нашим поговорите, Никитичем: он все вам получше Гошки расскажет.

– Что за ветеринар?

– Прохор Никитич – хороший мужик, только сильно пьющий. Кстати, он ведь едва-едва не загремел под фанфары вместе с Гошкой!

– А он-то за что? – изумилась я.

– За то, что вскрытие провел.

– Ветеринар – провел вскрытие? – недоверчиво переспросил Никита.

– А что? Он, между прочим, отличный специалист. Вот если бы не пил, как сапожник, цены б ему не было! Знаете, как он с коровами? Как с царицами! И кроликов лечит, и кур…

– Мы верим, что ваш Никитич – гениальный ветеринар! – поспешила заверить я женщину. – Но как же все произошло?

– Да как, как… Гошка, устав по инстанциям бегать да отписки получать, решил сам до сути докопаться. Выпил он крепко, пришел на кладбище, да и выкопал Ваньку. У соседа из дачного поселка раздобыл автоген, разрезал гроб, погрузил тело на тележку и отвез к Никитичу. Там они еще на грудь приняли и разрезали парня – вот и все.

– Что – все?

– Да не знаю, нашли ли чего, только кто-то видел, как Гошка на кладбище копошился, и участковому стукнул. Задержали их прямо в доме у Никитича. Его тоже судить собирались, но вступилось поселковое начальство: он у нас – единственный ветеринар на всю округу, даже богатеи местные из коттеджных поселков к нему со своей живностью ездят. Гошка всю вину на себя взял, сказал, что заставил Никитича буквально под дулом пистолета! В общем, Никитича пожурили да отпустили, а вот Гошке легко отделаться не удалось… С другой стороны, в психушке все же лучше, чем в тюрьме, да?

Она с надеждой посмотрела на нас, ища подтверждения своему предположению.

– Намного, – кивнул Никита. – Более того, у Георгия много шансов выйти оттуда сравнительно скоро.

– Да, вот только зачем? – вздохнула Хвощева, и ее маленькое личико сморщилось, став похожим на печеное яблоко. – Семьи у него больше нет, работы – тоже… Раньше тут лесопилка была, все наши мужики там работали, а теперь, когда землю усиленно скупает строительный трест, хозяин лесопилку ликвидировал – говорят, перевез за двести километров к северу. Так что Гошке тут делать особо нечего!

Никитич жил на другом конце поселка. Как и предупреждала Прасковья Евграфовна, большинство домов стояли заброшенными, с дворами, заросшими высокой травой. Скорее всего, трест вел переговоры с родственниками умерших стариков о продаже собственности, и недалек тот час, когда здесь вырастут дома состоятельных людей, спешно меняющих город на пригород из желания жить на свежем воздухе. Однако дом ветеринара выгодно отличался от других: сразу становилось ясно, что здесь живет зажиточный человек. Фундамент приподняли, участок выложили плиткой, в окнах стояли стеклопакеты – очевидно, богатые клиенты Никитича, возившие к нему своих собачек и кошечек, неплохо платили.

Прохор Никитич встретил нас без энтузиазма.

– Значит, вас Евграфовна прислала? – крякнул он, усаживаясь на стул и делая нам знак последовать его примеру. Маленькая хрупкая женщина в платке несмело заглянула в комнату с вопросом:

– Может, чаю, Проша?

– Тащи, – милостиво согласился ветеринар. – Жена моя, Ольга, – пояснил он для нас.

Мой чуткий нос уловил запах перегара, и я слегка отодвинулась. Скорее всего, это – остаточное явление со вчерашнего дня, так как, насколько я могла судить, в данный момент Никитич был абсолютно трезв.

– Прасковья Евграфовна сказала, что вы помогали Георгию Смолянинову с телом его сына, – без обиняков заявил Никита.

– Я уже все рассказал! – нахмурился ветеринар.

– Но мы хотели бы помочь…

– Да чем вы поможете-то? – передернул плечами Никитич. – Гошка в психушке, женка его померла, а сын…

– Вот как раз о сыне-то мы и хотели с вами поговорить, – торопливо проговорила я. – Прасковья Евграфовна сказала, что вы проводили вскрытие тела Ивана – это правда?

– Ничего я не проводил! – взъерошился мужчина. Его руки, сложенные на коленях, сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели. – Гошка все следователю рассказал: до вскрытия дело так и не дошло, нас схапали еще до того, как я приступил!

Глаза ветеринара бегали, и было ясно, что он откровенно врет.

– Вам нечего бояться, Прохор Никитич, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и проникновенно. – Дело о вандализме и незаконном вскрытии закрыто, и никто не сможет вновь его возбудить. Нас интересует, что вы обнаружили при проведении аутопсии.