— А это река и на ней город Миралпейщ…

И явились река и городок, стены которого наполовину были разрушены, а над домами все еще курился дым.

— Это ближайший к нам город из тех, что захвачен турками, — сказал император.

Несколько мгновений Тирант смотрел на Миралпейщ и думал о том, что странно для человека умереть под стенами такого ничтожного городка, в один из тех многочисленных его переходов из рук в руки — от турок к христианам или от христиан обратно к туркам; ничтожный повод, ничтожная битва… Нет, если принимать смерть — так в сражении, которое решит судьбу империи, и никак иначе!

И еще он подумал о том, что странно видеть на карте место, где тебе суждено умереть.

Он поскорее отвел глаза от этого городка, в котором ему на миг почудилось что-то роковое, и увидел красиво нарисованные очертания берегов и выныривающих из воды морских чудовищ, но надписи, сделанные греческими буквами, были ему непонятны.

— Что ж! — воскликнул Тирант. — Будем так же крепко держаться за нашу землю, как греческие буквы держатся за этот лист бумаги, и турки сами побегут прочь из Византии, ибо их буквы самим своим видом повторяют ладью и как будто нарочно предназначены для скольжения по поверхности. Поэтому я и утверждаю, что нам удастся стряхнуть их с этой карты.

Все собравшиеся в зале советов рыцари, заслышав это, переглянулись, потому что их наверняка удивила ученость Тиранта. А он добавил, обращаясь к императору:

— И раз уж у нас идет война, ваше величество, то решаюсь указать на три необходимые для этого вещи. Если у нас нет этих вещей или если они у нас в недостатке, войну вести будет невозможно.

— С большим удовольствием, севастократор, я бы узнал, каковы же эти вещи, — сказал государь.

Тирант слегка поклонился и произнес:

— Это войска, казна и провиант. Как только что-либо из этого иссякает, войну приходится прекращать.

— Во всем этом, благодарение Богу, мы не знаем недостатка, — провозгласил император.

— Потому что ситуация весьма серьезна, — продолжал Тирант. — Как я слышал, а теперь и увидел на карте, турок в империи собралось великое множество. Да вдобавок проклятые предатели генуэзцы доставляют им подкрепление, подвозят оружие, лошадей и припасы.

— И людей, — вставил Роберт Македонский, причем говорил он таким тоном, словно его это втайне радовало. — В Ломбардии и Тоскане нашлось немало головорезов, готовых сражаться против нас на стороне турок.

— Проклятье! — прошептал Тирант и хлопнул ладонями по столу.

Но император успокоил его, указав на то, что денег и провианта грекам хватит, и назвав численность наемного войска, а также число славных греческих рыцарей, готовых к сражению хоть завтра.

— Так что нам есть что противопоставить нашим врагам, — заключил император. — Нам не хватало только человека, способного возглавить наше войско, но теперь мы имеем и его.

Герцог Македонский криво усмехнулся, а один из его приспешников вскочил, точно отпущенная пружина, и начал говорить в запальчивости:

— Вашему величеству следовало бы получше обдумывать свои приказания! Да разве это справедливо — назначать севастократором чужеземца, когда существует ближайшее к короне лицо, а именно — герцог Македонский? Ваше величество наводняет страну чужаками, не заботясь о том, что это может быть опасно!

— Разумеется, — холодно промолвил Тирант, глядя в сторону, — его милость сеньор Роберт предпочел бы наводнить страну турками. Они-то ему родные, в отличие от бретонских рыцарей.

— А кроме того, — сказал тот рыцарь, — я предлагаю перед сражением совершить паломничество к острову, откуда Парис похитил Елену, и умилостивить там дарами древних богов, ибо благодаря этим богам в древние времена нашим предкам бывали дарованы победы.

И он указал на доспехи, украшавшие зал советов.

Тирант даже задохнулся, когда услышал последнюю фразу. А император, ничуть не удивившись (потому что от герцога Македонского и его сподвижников можно было ожидать любой подлости), взмахнул рукой и приказал рыцарю замолчать и сесть на свое место.

— Ты безумец, если предлагаешь нам вернуться к идолопоклонству, — сказал император. — Разве не знаешь ты, что, когда Дева Мария с Младенцем оказались в Египте, все идолы попадали там со своих постаментов в святилищах, и многие разбились, так что куски их находят и поныне среди песков!

Рыцарь поджал губы и отвернулся, а Тирант с подчеркнутой снисходительностью произнес:

— Трусость всегда ищет себе оправданий, и нет ничего странного в том, что малодушный готов обратиться к идолопоклонству и дьяволослужению. Если в душе у него пустота, он будет заполнять ее чем угодно, кроме истины, ибо тьма боится света.

— Разумные речи, севастократор, — кивнул государь. И повысил голос: — Что до герцога Македонского, то он не выиграл ни одного сражения, и я не позволю ему командовать всей нашей армией, чтобы он привел ее на погибель.

— Посмотрим, на что еще окажется способен бретонец, — буркнул рыцарь, которого все осуждали.

— Победу нашим предкам приносили их храбрость и умение владеть оружием, — никак не мог успокоиться император, — а идолы не играли в их славных победах никакой роли, разве что выступали в качестве украшений на праздничных пирах. И это так очевидно, что я не намерен более обсуждать это. А если кто-нибудь осмелится оспорить мое решение назначить Тиранта Белого главнокомандующим, клянусь, я покараю дерзкого, да так жестоко, что память об этом останется в веках!

Тирант в заключение сказал:

— Будем же сегодня и впредь состязаться не в скудоумии и мелочности, а в доблести и благородстве. Прошу теперь задержаться только тех сеньоров, под чьим командованием находятся большие отряды, прочие же должны удалиться.

И в зале осталось лишь пятеро самых знатных византийских вельмож: герцог Македонский, сеньор Малвеи и трое других, а также император и Тирант. Они еще раз рассмотрели карту, чтобы понять, как им дальше поступать с турками. Ибо неприятеля и впрямь было слишком много, чтобы можно было разделаться с ним вот так просто, вызвав на большое сражение.

Неизбежная разлука с принцессой приближалась. Выступление в поход задерживалось лишь на тот срок, который необходим лошадям, дабы те оправились после морского путешествия и смогли вновь нести рыцарей в битву.

Тирант каждый день покидал свои покои и до позднего вечера ездил по войскам; зачастую даже ради обеда он не возвращался во дворец и трапезничал вместе с воинами, сидя прямо на голой земле, на которую, впрочем, из почтения к севастократору клали большой ковер.

Видя, что севастократор очень занят с войсками, принцесса грустила. Диафеб также ездил вместе с Тирантом, так что у Кармезины не осталось ни одного союзника. И однажды она направила к Тиранту пажа с предложением посетить ее в полдень, когда во дворце все отдыхают и никто не помешает их беседе. «Ибо у меня имеется важное сообщение для севастократора», — добавила она.