Плюхнувшись Кузминскому на колени, Алиса поцеловала его в губы и выпалила:

— Просто обворожительно! Ты был сегодня хорош, как никогда! Честное слово, я даже была готова предложить тебе после банкета отправиться ко мне… Так ты меня тронул.

— Думаю, не стоит. — Алексей осторожно ссадил ее с колен. — Я чертовски устал. Я выжат, как лимон, если говорить начистоту. Ты же знаешь, что такое премьера! Тем более главная роль.

Она не знала, Алисе никогда не давали главных ролей, но ей было приятно, что Кузминский уравнивает их, как актеров. И он знал, что это польстит самолюбию бедной травести, и тогда Венгровская, не обидевшись, отвяжется от него. Не ее лицо ему хотелось бы видеть в такой момент, не эти глаза, не с ней разделить радость успеха… Но та девушка с прозрачными и чистыми глазами, которые все еще снились ему, хотя прошло не меньше года со дня их случайной встречи, наверняка уже забыла заезжего актера. И, может быть, уже вышла замуж за какого-нибудь добродушного помещика, живущего по соседству… И это на его лоснящуюся довольством физиономию обращен ее лучистый взгляд.

— Ну, переодевайся же, голубчик мой, — направляясь к двери, жеманно протянула Алиса, которой ни на сцене, ни в жизни не удавалось добиться естественности интонаций, потому что фальшь была самой ее сутью.

Вот что порой Кузминский начинал ненавидеть в своей профессии: вечное притворство. У него это получалось талантливо, не наигранно, а некоторые артисты произносили свои реплики так, что мороз по коже бежал от неловкости за них. Тогда ему хотелось спрыгнуть со сцены, совсем убежать из театра, чтобы никогда не соприкасаться больше с этой искусственной жизнью. Он даже подумывал: а не уехать ли в Тверскую губернию, не заняться ли каким-нибудь более достойным делом, хоть землю пахать, как граф Толстой! И не отыскать ли там Лизу Перфильеву…

Но следом вспоминал, что она — богатая наследница, как шепнули ему доброжелатели на том балу, где Лиза удостоила его чести и трижды приняла приглашение на танец. Алексей сжал руку: в ладони до сих пор жило ее теплое прикосновение. Ему хотелось целовать ее пальцы, опуститься перед ней на колени, потому что впервые в жизни Кузминский видел олицетворенную чистоту. Во взгляде ее не было ни отблеска той порочности, которая так и сквозила в других молодых особах, сколь бы невинными они ни считались. Он допускал, что в ее жизни тоже были эпизоды, о которых не говорят вслух. Возможно, Лиза уже была влюблена раньше и даже целовалась с кем-нибудь, вверяя все свое юное тело опытным рукам. Но это не замутило ее души, отсвет которой Алексей видел в ее серых глазах. Спокойных и чистых, как два озера. В мире не могло быть других подобных глаз.

Было бы преувеличением сказать, что Алексей думал о Лизе Перфильевой днем и ночью. Но память о ней жила в его душе солнечным лучиком, который помогал ему выбираться из тоски. Не давалась роль, он не улавливал ее характер, не мог найти нужную интонацию, и тогда начинал выходить из себя, злиться на весь белый свет. И вдруг вспоминал — ни с того ни с сего, — что на этом свете живет удивительный человек, способный смотреть на мир с приязнью и любовью. Самая чудесная девушка…

На этот раз Кузминский вспомнил о ней уже в ресторане, принимая поздравления с неслыханным успехом. Темноволосый молодой человек с аккуратными усиками быстро взглянул ему в глаза и, выпалив: «Поздравляю вас, господин Кузминский! Вы были лучше всех!» — отошел в сторону. Алексей же застыл, будто обожженный изнутри: «Это же ее глаза!»

— Кто вы? — против воли вырвалось у актера, но его никто не услышал.

«И, слава Богу! — подумал он. — Что за глупости лезут в голову?!»

Ему вспомнилось, что у Лизы был брат-близнец, ему даже показывали его, но Кузминский наверняка помнил, что тот был светловолосым, как и сестра.

Он отыскал взглядом поразившего его молодого господина в дорогом фраке — очевидно, тот был на премьере. Ну конечно, ежели сказал, что Кузминский был лучше всех… Может ли у Перфильева-старшего отыскаться еще один отпрыск? Почему же тогда о нем никто не упомянул на том балу? Какой-нибудь незаконнорожденный сын?

Его сердце дрогнуло сочувствием. Таким, как этот молодой человек, нелегко живется на свете. Каково бы ни было их имущественное положение, они обречены чувствовать себя изгоями, которых с неохотой допускают в высший свет. Как и актеров, талантом которых общество может восхищаться, но вот принимать их, как равных, да еще и заключать с ними брачные союзы — это уж, позвольте! Моветон, господа!

Издали улыбнувшись юноше, Кузминский подошел поближе:

— Мы где-то встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым.

— Нет-нет, — отозвался тот как-то испуганно. — Мы никогда не встречались.

— Вы уверены? Простите, не знаю вашего имени-отчества…

— Андрей Александрович Зыков. — Он слегка наклонил голову, поразив Алексея пышностью черной шевелюры.

— Ну, вы-то, я думаю, знаете меня, раз вы с нами.

Зыков прерывисто, немного по-женски вздохнул:

— Кто же вас не знает, Алексей Константинович! Я хотел вам сказать, что сегодня вы играли просто потрясающе!

Не слушая его восклицаний, Кузминский повторил:

— Зыков, Зыков… Нет, мы действительно не встречались. Не припомню… А вы случайно не состоите в родстве с некими Перфильевыми из Тверской губернии.

По-юношески нежные щеки Андрея внезапно зарделись:

— А… А почему вы спрашиваете?

— Так вы родственники! — обрадованно воскликнул Алексей. — Не случайно же мне показалось, что вы так похожи на… Так вы действительно в каком-то свойстве с теми Перфильевыми?

— Я… да… — заикаясь, произнес Зыков и опустил голову.

Сжалившись, Алексей перевел разговор на сегодняшнюю премьеру, а про себя подумал: «Похоже, и в самом деле — незаконный сын. Иначе чего бы он так смутился? Ему неловко говорить об этом. Уж не стану пытать». Новая тема постепенно заставила Зыкова расслабиться, и он стал отпускать остроумные и точные замечания по поводу игры некоторых актеров. Алексей смеялся от души: «А ведь верно! Прямо в точку!»

К нему то и дело подходили с поздравлениями, и нужно было с каждым расцеловаться и выпить. И постепенно это начало раздражать Кузминского, которому хотелось поговорить с Зыковым начистоту.

— А не сыграть ли нам в бильярд, Андрей Александрович? — придумал Алексей повод для уединения.

Эта игра — с глазу на глаз — всегда располагала к откровенным разговорам, а ему не терпелось расспросить своего нового знакомого о Перфильевых. О Лизе. Пока же, чувствовалось, юноша был еще не готов говорить о личном.

Зыков сразу оживился:

— В бильярд? О, это замечательно! Должно быть, вы лучше играете, Алексей Константинович, но я очень люблю эту игру.

— Ну, и превосходно, — слегка приобняв Андрея за плечи, отчего тот почему-то вздрогнул, Кузминский увлек его в бильярдную. В душе он посмеивался над такой застенчивостью.