— Нет, не надо, — усмехнулся в сторону Борисов. — И вообще. Работы до черта, а они тут бог знает чем занимаются. Хоть Рената, надеюсь, не впутали? Никаких больше неожиданностей лейтенанту Рубцовой от вас не ждать?

— Кроме кофе — никаких.

— А кофе нормальный?

— Нет, Юрий Николаевич, кофе не нормальный, — вынимая зубы изо рта и принимая свой обычный вид, сказал Большаков. — Обижаете. Кофе не просто нормальный. Это очень хороший кофе. И я сам его для Ирины Вениаминовны сварю. Дабы загладить первое впечатление.

Ирина вынула из сумочки шитую бисером косметичку и принялась было выбирать из нее все свое.

— Что вы, что вы, — произнес в галантном полупоклоне Большаков. — Это вам подарок от всей команды ГРАСа, в которой так, признаться, не хватало острого женского глаза и нестандартной женской логики.

Он покосился в сторону Борисова. Тот вздернул бровь, но ничего не сказал.

— А также в знак искреннего уважения и признания будущих заслуг, — продолжил Большаков. — Ну, надеюсь, без обид? — Он протянул Ирине руку. — И пойдемте варить кофе.

— Без обид. — И она пожала протянутую руку.

R.

От тетки Ирина съехала в то же утро. Собрала вещички — благо все уместилось в один-единственный старый чемодан — и захлопнула за собой дверь, оставив ключи там же, в теткиной комнате, на разворошенной коробке с документами. Книжку с остатками денег на счете она поначалу хотела было бросить там же, но, подумав, все-таки взяла с собой. Триста долларов, так триста долларов. Родовое, так сказать, наследство. Сидя на кожаном диванчике метро, она еще раз ее перелистала: самая большая трата была прошлым летом — тетка купила себе дачу в каком-то престижном дачном кооперативе, рядом сосновый лес, речка, в лесу грибы, в речке плотва. У нее как раз завелся тогда очередной поклонник, лет на восемь, наверное, если не на десять ее моложе. И тетка на все лето умотала с ним на дачу. Понятно, что Ирину туда никто не звал. Денег на покупку дачи, кстати, по официальной легенде, дал именно поклонник. Саша — так. кажется, его звали. Длинный, немного нелепый, походка рубль-двадцать, и в неизменной, и зимой, и летом, черной кожаной куртке. Парень чернокожий, как его Ирина про себя именовала. Не при тетке, конечно — та бы обиделась. Она вообще была очень обидчива. И теперь Ирина понимала — почему. Если воруешь у человека деньги, надо же получать хоть какую-то компенсацию за регулярный моральный урон и нечистую совесть. Вот и цепляешься по мелочам. И читаешь морали.

Приехав с чемоданом в университет, она была готова ко всему. Если нет — что ж, вещи с собой. Снимет деньги с книжки, купит билет и уедет обратно в Саратов. Первое время, пока не найдет работу, перекантуется у каких-нибудь родственников. А там — либо снимет угол, либо в общагу. Вариант всегда найдется. Если да — так еще того лучше. На ближайшие пять лет планы определились.

Планы определились. Ирина Вениаминовна Рубцова была зачислена в третью английскую группу первого курса инъяза. Ура. Именно так, без восклицательного знака. Так все-таки лучше, чем Саратов и полная неопределенность в придачу. Прыгать до потолка ей отчего-то не хотелось.

В деканате она объяснила ситуацию, не вдаваясь в подробности — да, жила у дальних родственников. Да, ей будет лучше в общежитии. Да, она прекрасно понимает, что московской прописки лишится, как только закончит университет. Университет, между прочим, нужно еще сперва закончить. Да, вещи у нее с собой, так что заселяться можно прямо сейчас.

Будь она просто приезжая абитуриентка, вчера свалившая последний вступительный экзамен, ордер на общагу ей выдали бы не раньше чем через два-три дня. Жила же она где-то все это время. Но сиротский статус сделал свое дело и здесь, и Ирину направили в находившуюся неподалеку высотку, к тамошнему начальнику над всеми жилыми и нежилыми помещениями, с трудно выговариваемым общим ФИО, но по имени Мухтар. Каковой Мухтар, человек чрезвычайно занятой, тем не менее без звука подписал нужную бумажку и велел какой-то своей столоначальнице выписать Ирине ордер аж в аспирантское общежитие филфака, в высотке, в зоне «Г». Ордер выписали, зону «Г» Ирина, пусть не без труда — поплутав по абсолютно одинаковым с виду, в какую сторону ни ткнись, мраморным хороминам высотки, — со второй попытки, но нашла. И комендант, по счастью, оказался на месте. И ключи ей выдали тут же. И от момента тихого «Ура» у списка зачисленных на первый курс до той минуты, когда Ирина, перешагнув порог своей комнаты, села за свой стол и принялась смотреть на бесконечно уходящую ввысь стену напротив, прошло от силы три часа.

Комнатка — № 411 «а» — была довольно странная: длинная, как пенал, с высоченным потолком, достать до которого можно было, наверное, только забравшись на шкаф. Вместо люстры был эмалированный металлический плафон, но зато по стыку между потолком и стенами шел аккуратный лепной бордюр. Мебель вся была старая, рассохшаяся, темно-коричневая, вполне в тон общей сумеречности этого громоздкого и давящего своей нечеловеческой, имперской монументальностью здания — ему же, вероятнее всего, и ровесница.

Шкаф был один — он же посудный, он же и книжный. И еще был встроенный, платьевой, с четырьмя полочками из струганых дощечек и с вертикальным отделением, где болтались три сиротливые казенные вешалки. Два стола — маленький письменный и еще того меньше, для всяких прочих нужд. Два стула. Странная, на полированных металлических поперечинах не то кушетка, не то кроватка, узенькая, девичья — но, с другой стороны, а я кто? В шкафу — посуда, минимальный набор: сковорода, две кастрюли, дуршлаг, два стакана, три тарелки, блюдце, ложка большая, ложечка чайная и — почему-то — четыре вилки. Ножа не было. Но был чайник.

Над дверью — антресоль. За дверью — прихожая, одна на две четыреста одиннадцатые комнаты, «а» и «б». «Б», судя по всему, пустовала. И на две же комнаты — налево туалет, направо умывалка, в которой была даже странная такая купальная конструкция — ванна не ванна, но с невысокими бортиками лоханка, задернутая полиэтиленовой занавеской, и над ней — душ. Горячей воды, понятное дело, не было, но лето же, можно сполоснуться и под холодной.

Окошко в комнате было одно, очень большое, без форточек. За окном был широкий подоконник, а внизу — сирень и мусорные баки. И — если выглянуть чуть дальше — вид на липовую аллею, уходящую на северо-восток, к Воробьевым горам.

Но это была своя, своя комната — на пять ближайших лет, если не произойдет никаких неожиданностей. И хозяйка здесь отныне была только одна — Ирина Рубцова, семнадцати лет, студентка первого курса инъяза. Это была редкая удача, но Ирина пока не успела еще этого осознать — слишком быстро все случилось.

Она распаковала чемодан, рассовала по полочкам-плечикам вещи, сунула в сумочку паспорт, кошелек и банковскую книжку и посмотрела на часы. Если поторопиться, то можно успеть и деньги снять, и пробежаться по магазинам.

* * *

26 июня 1999 г. Москва. 22.15.