— Андрей, — сказала Ирина, — можно тебя на минутку?

Даун послушно и даже как-то радостно кивнул и тут же вышел из кухни. Ирина спустилась с крыльца. Андрей шел следом.

— Андрей, — обернувшись, начала Ирина, — Виталий сам тебя отправил обратно?

— Нет.

Даун как-то вдруг потерял интерес к разговору, но оборвать его по собственной инициативе явно не решался.

— Вы поссорились?

— Нет, нет! Не поссорились.

— А почему же ты тогда бросил его там и уехал домой? Лодку увел?

— Он сказал.

Мальчик говорил через силу, но в том, что он говорит правду, сомневаться не приходилось.

— Кто сказал?

Долгая пауза.

— Кто сказал, Андрей?

— Болотник.

— Они там говорили с Виталием, а потом болотник сказал тебе уезжать?

— Нет.

— А как же тогда?

— Они там не говорили. Он был в лесу. Он велел, чтоб я уехал.

— А Виталий?

— А он остался. Он хотел… Болотник хотел, чтобы я его там оставил. Но ты не переживай. — Обычно тусклый и ровный голос дауна взорвался вдруг совершенно непривычными эмоциями. — Ты не переживай. Он хороший. Болотник — хороший. Он добрый. Он ему ничего не сделает. Он хороших не трогает. Своих не трогает.

— А он разговаривает, болотник?

— Нет. Не разговаривает. Он всегда молчит.

— А как же он тебе сказал?

— Он не разговаривает… Он — говорит. Он смотрит — и все понятно. Но не разговаривает.

Было почти физически слышно, как в голове у дауна скрипят тяжелые, непривыкшие к подобной работе жернова. Дефиниция абстрактных понятий. Недостаток категориального инструментария.

— А обратно? — спросила Ирина. — Обратно он когда тебе велел за ним приехать?

Андрей удивленно поднял на нее глаза.

— Он не велел приезжать обратно. Он просто сказал — уезжай. Он сказал — потом увидимся. А приезжать не велел. Но ты не переживай…

— Ладно, Андрей, — Ирина проглотила вставший ни с того ни с сего в горле ком, — спасибо тебе. Ты молодец. Ты все сделал правильно.

Она поднялась к себе в комнату. Села за стол. Посмотрела на датчик. Радиомаячок не сдвинулся ни на миллиметр. Сейчас ехать туда бессмысленно. В темноте она наверняка заблудится в протоках, да и у этих самых йети все карты будут на руках. А у нее — одно только желание найти Виталия. Живым или мертвым.

Внизу были слышны голоса. Слов нельзя было разобрать, но общий тон разговора был ясен без слов. Ольга о чем-то расспрашивала Андрея, а тот отвечал. На тех же самых испуганно-обеспокоенных нотах, на которых только что отвечал ей самой. Ольга выясняет у сына, о чем он говорил с Ириной. Он ей, естественно, все расскажет. Впрочем, сейчас это уже не важно. Сейчас важно дождаться утра и отправиться на поиски. И найти Виталия во что бы то ни стало.

Внизу все стихло. На стене уютно стучали ходики. За окном совсем стемнело. Ирина зажгла свет и принялась вышагивать по комнате — три шага вперед, разворот, три назад. Надо бы, наверное, поспать, чтобы завтра была свежая голова и хорошая реакция. Но спать не хотелось. Она услышала, как хлопнула входная дверь. Снова тишина. А потом — потом заскрипели ступени. Кто-то, тяжело и осторожно, шел вверх по лестнице.

* * *

R.

Жизнь пошла совсем другая. Учеба осталась, но скорее по привычке, по нежеланию не учиться. Олег приезжал в Москву как обычно, примерно раз в месяц, дня на три — на четыре. Иногда он был при деньгах. Иногда эти деньги были такими большими, какие Ирине даже и не снились. Тогда на три дня Москва превращалась в совершенно иной город — город, в котором никто не ходит пешком и не ездит на метро и трамваях. Город, в котором утка по-пекински в одноименном ресторане есть не экзотическое блюдо, а просто-напросто возможность хорошо поужинать. Город, в котором за последние год-два появилась куча незнакомых мест — то есть незнакомых Ирине, Олег же чувствовал себя в каждом из них как дома, и везде у него водились знакомые, и со всеми он был на «ты», и еда была вкусной, а напитки — сногсшибательными, а время летело так, что только уши закладывало и мелькали картинки в глазах.

Иногда денег у него не было совсем, он приезжал больной и смертельно усталый, и ему не нужно было ничего, кроме как пару дней отлежаться, никуда не выходя из дому. В такие дни Ирина любила его, может быть, даже сильнее, чем в дни беспрестанного праздника. Она укутывала его одеялом, сама ложилась на ночь спать на запасном матрасе, на полу, чтобы он отдохнул. Она бегала по магазинам и спускала всю свою стипендию до последней копейки, чтобы купить чего-нибудь вкусненького, а потом выпрашивала у Ван Янчжена, обаятельного китайца из четыреста третьей каких-то странных китайских приправ, при помощи которых из самого завалящего дерьма можно было сделать чернослив с коньяком в шоколаде. Ван Янчжен поправлял очки, Ван Янчжен приподнимал в улыбке верхнюю губу, обнажая крупные и ровные, как у лошади, зубы, испрашивал:

— Что будем готовить?

— Капусту будем, — отвечала Ирина.

— Варить, тушить, жарить? — все тем же ровно улыбчивым тоном задавал свой следующий вопрос Ван Янчжен.

— Тушить.

Ван Янчжен открывал деревянный, на две глубокие полочки, шкафчик, во всю глубину уставленный бесчисленными баночками, скляночками, жестяночками и пакетиками, брал одну, другую, третью емкость, потом, подумав, брал четвертую.

— Под мясо, под рыбу? — спрашивал из вполоборота.

— Под вино, — отвечала Ирина. — Под белое сухое. И под сосиски из ГПУ.

Ван Янчжен неодобрительно морщился. Против белого сухого вина он ничего не имел, но вот сосиски из ГПУ за человеческую пищу не считал и ни за что на свете не стал бы портить ими приличный продукт, то есть капусту, главный после риса китайский хлеб. Но русские есть русские. Вздохнув, он снимал с полки еще пару баночек, принимался было объяснять, как, в какой последовательности и в каких количествах добавлять тот или иной ингредиент, а потом, махнув рукой, шел на кухню сам и колдовал над простейшим с точки зрения Ирины блюдом битых сорок минут. Но капуста получалась — как будто и не капуста вовсе, а какой-то незнакомый, невероятно вкусный продукт. И Олег был крайне высокого мнения о кулинарных способностях Ирины, считал, что общение с китайцами ей на пользу, и уверял, что в «Пекин» они больше никогда не пойдут, что общепитские китайцы готовят лучше, а Ирину можно будет через годок-другой ставить в «Пекине» шеф-поваром.

Олег отлеживался несколько дней, постепенно приходя в себя, обретал обычную уверенность и легкость тона, а потом уезжал — еще на месяц. Ирина оставалась одна и принималась ждать, трепетно, тревожно, преданно, вздрагивая уже через неделю от каждого шороха в коридоре, принимая на улице незнакомых мужчин за… Нет, обозналась.