Агасфер обнял жену, стоявшую рядом с сынишкой на руках, заглянул в глаза и кивнул головой, успокаивая: все будет в порядке!

Словно подслушав, подал голос и господин Осама:

– Все будет в порядке, господа! За багаж и оборудование не беспокойтесь: мои солдаты доставят ваши вещи прямо домой к господину Демби. А за оборудованием консервной линии тоже присмотрят, разгрузят и перевезут его на один из местных складов – до решения вопроса о принадлежности. Господин барон! Я хотел бы сказать вам пару слов приватно!

Отведя Агасфера в сторону, господин Осама, все еще улыбаясь, сказал:

– Сегодня, конечно, отдыхайте, барон! Приходите в себя после нелегкого путешествия. Однако завтра утром, в десять часов, у дома Демби вас будет ожидать посыльный, который отведет вас в местное отделение полиции…

– Полиции? – удивился Агасфер.

– Наша специальная служба не строит, подобно европейцам, офисы в каждом заштатном городишке, господин Агасфер! Мы активно сотрудничаем с местными отделениями полиции. Подготовьте вашу супругу – думаю, что скоро вам с ней придется покинуть гостеприимный дом Демби и Хакодате вообще. Это произойдет не завтра, разумеется: данные вопросы решаю не я…

У Малого Сухаревского переулка извозчик решительно натянул вожжи, снял шапку и наполовину обернулся к странному седоку:

– Извиняйте, барин, а тока дальше я не поеду! Тута место такое, что заедешь с лошадью, а вертаться без нее придется. Ежели башку не снесут ишшо…

Делать нечего, не поедет ведь… Дорошевич вылез из экипажа, сунул извозчику обещанный полтинник, обеими руками поправил на голове шляпу и зашагал по переулку, стараясь не обращать внимания на темные фигуры в арках тесно сдвинутых домов и подворотнях.

При виде прилично одетого господина фигуры зашевелились, но дорогу заступить никто не посмел: так смело тут мог шагать только свой, либо кто из сыскного.

К счастью, переулок, всплошную состоящий из домов терпимости и «нумеров» на совсем короткое время, был недлинен. Дойдя до пересечения с Трубной улицей, Дорошевич поискал глазами вывеску часовщика и поспешно толкнул звякнувшую колокольчиком дверь.

Часовщик, несомненно бывший и скупщиком краденного, поднял на звонок голову, немного удивился приличному виду посетителя, но виду не подал.

– Чем могу служить-с?

Дорошевич чувствовал себя крайне неуютно, и, как всегда в минуту смущения, выхватил из кармана летнего пальто платок и принялся полировать стеклышки пенсне. Днем, в редакции, он сказал Сытину правду: после опубликования своей «Каторги» он стал весьма популярной личностью в самых разных кругах – от светских салонов до малин Сухаревки и Хитрова рынка. И действительно, был как-то приглашен в этот воровской район одним из тех, кто чувствовал себя тут хозяином.

В знаменитый трактир «Каторга», разместившейся вольготно в доходном доме Елизаветы Петровны Ярошенко на самой Хитровой площади, в Подколокольном переулке, господина писателя доставил «черный извозчик»[9], а несколько дюжих молодцов, одетых с претензией на приличие, уважительно проводили Дорошевича каким-то хитрым ходом в «чистую половину» трактира, куда обычным завсегдатаям и вовсе ходу не было.

За накрытым с некоторой претензией на светскость столом гостя тут ждала принимающая сторона – полдюжины людей самого разного возраста. Однако назвался коротко только один – Степаном. Он же и говорил за всех один – остальные только время от времени кивали и поглядывали на штофы. Степан выразил свое почтение господину писателю, не побоявшемуся самого страшного в России острова-каторги Сахалина. Похвалил честность и меткость описания, сообщил, что с некоторыми «героями» книги знаком лично.

Потом Степан самолично разлил по лафитничкам водку и поднял тост за уважаемого отныне и во веки веков господина писателя. Прибавив, что отныне ни ему, ни его близким никого в Москве не стоит бояться, равно как и за свое имущество. Ну а ежели какой неразумный либо залетный «штымп» посмеет обидеть господина писателя, то жалеть он об этом будет до самого конца жизни, которая станет совсем короткой и незавидной. Что же касается самого господина Дорошевича, то, буде какая нужда возникнет – ему будет достаточно лишь дать знать ему, Степану.

Отказываться пить с блатными «хозяевами» Хитровки после такого тоста было, разумеется, нельзя. Дорошевич выпил большую рюмку, закусить решился только парой печеных яиц.

По второй выпили уже по инициативе писателя – он поблагодарил за «привет и ласку». И, осмелев, поинтересовался у Степана – куда ему обратиться, ежели что?

– Сами понимаете, уважаемые: до Подколокольного переулка я могу просто не дойти – по причинам, Степан, вам, безусловно, понятным.

Подумав, Степан и назвал тогда лавку часовщика – на углу Малого Сухаревского переулка и Трубной улицы (Грачёвки). Господин писатель завсегда может оставить хозяину лавки записку с просьбой, а ответ будет получен через самое малое время. На том и расстались – надо сказать, с чувством обоюдного облегчения.

– Так чем могу служить, господин хороший? – столь же мягко, но уже с оттенком нетерпения повторил часовщик, чуткий нос которого уловил в воздухе некоторое амбре от выпитой Дорошевичем перед визитом водки.

– Надо бы мне человеку одному с Хитровки письмецо передать. Степаном прозывается, он же этот адрес и дал в свое время, – Дорошевич положил на прилавок запечатанный конверт с короткой запиской.

– Степанов тут много, – задумчиво нахмурился часовщик, однако конверт сбросил в ящик. – Сделаем, господин хороший, не извольте беспокоиться!

Степан протелефонировал в гостиницу «Лоскутная», где время от времени останавливался Дорошевич, собственного жилья в то время в Москве не имевший, на следующий день. Поскольку суть просьбы литератора была изложена им в записке, лишних вопросов у Степана не возникло.

– Сыщу я, господин писатель, потребного вам человечка – только извиняйте великодушно, в вашей «Лоскутной» невместно вам видеться. Запишите адрес, господин Дорошевич, – Степан назвал улицу и номер дома почти в центре Москвы. – Там имеют быть нумера коммерсанта Овсянникова, а вывески, кажется, нету. Но вы смело заходите и требуйте ключ от нумера пятого: там в семь часов пополудни сегодня и будет ждать потребный вам человечек. Захватите с собой фотографический портрет с указанием точного роста и особых примет, если таковые имеются. Говорить с мастером можете вполне откровенно, денежками баловать – боже упаси! Всего вам доброго, господин писатель! Рад, что хоть в малости услужить вам могу. Даю отбой!

В необозначенных нумерах Овсянникова визиту Дорошевича и его требованию предоставить ключ ничуть не удивились. Гостю подали требуемый ключ и кивнули на правую часть коридора, абсолютно пустого и тихого.