– Ну что, мне в вытрезвитель всех вас сдавать?! Не допились еще?…

При помощи Ивана, который, естественно, офигел от моего вида, добрался до квартиры.

Первым желанием было упасть на тахту, включить телевизор и послать все к черту… Не упал, сел за компьютер. Ожидая, пока тот загрузится, стал рыться в документах в ящике серванта. Крикнул Ивану:

– Подожди меня на кухне. Сейчас поедем.

– Курить можно?

– Да кури…

Я оглядел комнату. Вроде бы все как обычно… Нет, некоторые мелочи уже отсутствуют – не видно Наташкиной любимой сумки из крокодила, которую она не таскала на работу, а брала лишь в театры и в гости; ее большой косметички на своем месте нет, плюшевого зайца, к которому я ее даже ревновал. То есть шутил, что ревную…

Интернет, слава богу, работал. Покопавшись в нем минут десять, я нашел подходящую, кажется, больницу, в которой реально помогут. Набрал номер, заиграла приятная музыка, и тут же, тоже приятный, женский голос произнес:

– ОАО «Медицина». Здравствуйте!

Понадобилось еще несколько минут, чтобы договориться о моем поступлении на лечение.

Потом я выгреб из ящика договоры с банками, среди которых были и номера карт; военный билет, с купленной некогда записью «Годен к нестроевой службе в военное время» (военник должен был заменить украденный паспорт); бумажку медицинского полиса (саму карту тоже украли). Из тайника (я любил делать тайники, и не зря, как много раз доказывала жизнь) достал тридцать тысяч рублей… Положил в сумку ноутбук, зарядку для телефона (Наталья ее оставила), новые джинсы, туфли, носки. Вроде все пока…

– Поехали, Вань.

Когда выруливали из двора, я отметил – «Форда» на своем месте не было.

– Куда? – спросил Иван.

– На Тверскую. ОАО «Медицина».

– Знаю. Дорогое место.

– Нога дороже.

Иван неопределенно хмыкнул.

Он был на два года меня младше. Значит, в том две тысячи шестом ему подкатывало к тридцати. И, насколько я знаю, с самой юности он зарабатывал на жизнь извозом. Себя Иван с гордостью называл драйвером.

Мы познакомились случайно года за три до этих событий, – я голоснул, он остановился. Пока ехали, разговорились. Нормальный, простой парень. Живет в Лефортове вместе с матерью, готов за деньги ехать на своем «Фольксвагене» хоть куда и в любое время суток. Меня, помню, позабавило сперва его имя – Иван, – но вскоре я стал замечать, что так зовут очень многих москвичей. Больше, наверное, чем всех оставшихся по России крестьян.

Я был рад, что у меня есть такой помощник, естественно, не в силах предвидеть, какие напряги он доставит мне в будущем.

Первые два дня в «Медицине» я, как мог, улаживал проблемы с картами, со своим украденным мобильником. Звонил, просил заблокировать, считать сим-карту недействительной… Решал накопившиеся проблемы по работе (в основном личные проекты). Выручал Интернет, но все-таки деньги на телефоне таяли стремительно; приходилось то и дело пополнять счет.

Ко мне приходили знакомые, несли всякие традиционные вещи – сок, апельсины, яблоки, шоколад. Интересно, что, когда я маялся в пятьдесят первой на окраине Москвы, навестить меня никто желания не изъявлял, а тут один за одним: и Руслан, и Максим с Лианой, и Иван по собственной инициативе, и Олег Свечин (он писал для меня разные статьи за неплохой гонорар); даже Наталья позвонила, выразила сожаление, что все так получилось.

«Медицина» находилась в самом центре, в выходящем на Тверскую переулочке, палаты были одноместные и напоминали номера довольно приличной гостиницы (телевизор-плазма, графика на стенах, чистота, туалетная комната). Кормили четыре раза в день, причем блюда можно было заказывать по своему желанию. Персонал вел себя так, что, казалось, сделает все, что я пожелаю. Медсестры особенно, и я с трудом сдерживался, чтоб не потянуть какую-нибудь из них на постель. Не для секса даже, а так, посмотреть, как себя поведет. Удерживало понимание: эта внешняя готовность на все – непременная составляющая их работы. Чтобы пациент чувствовал себя центром вселенной. Помнил я и о том, сколько плачу за эту иллюзию… Нет, клиника была отличная, грех жаловаться, как говорится.

А главное – здесь реально лечили. Лечили, спасали мою ногу…

Одиночная палата, это, бесспорно, удобно. Сам себе хозяин, никто не мешает, не лезет. Но через три дня я уже тяготился одиночеством. Телевизор не помогал, Интернет надоел, болтовня по телефону стоила денег, да и не получалось особо болтать в моем положении… Из-за одиночества, видимо, я стал подробно вспоминать, мысленно заново переживать свою жизнь.

Когда у человека изо дня в день все стабильно-нормально, он забывает о давних неприятностях и ошибках, о том, каким был в юности, чего тогда хотел; даже себя нынешнего он как-то забывает. Точнее – не отмечает. Поднимается утром и тут же ныряет в новый отрезок реальности. И словно не было шести-семи часов сна, когда пребывал в чем-то ином… Человек продолжает привычный набор операций, выполняет поставленные накануне задачи, решает возникшие вчера, позавчера, неделю назад проблемы. А чтобы не задумываться о действительно важном, сложном и малоприятном, просто погрузиться в воспоминания, ищет развлечений. А вариантов развлечь себя – тысячи.

Из-за ситуации с ногой набор доступных мне развлечений сократился до минимума, территория самостоятельного передвижения ограничилась несколькими квадратными метрами (дорога до туалета была целым путешествием), и в то же время проблем и вопросов обрушилось столько, что решить все не представлялось возможным, а убежать хотя бы от их части можно было только в том случае, если я конкретно изменю свою жизнь.

Но каким образом изменить? И что именно?

Менять работу – глупо. Она меня не особенно тяготила, а денег приносила все больше.

Что еще? Квартира. Закончить кочевание по съемным и купить свою? Да, надо, сумма на ипотеку наберется… Даже если мои карты пробили – это, в общем, не очень страшно. Основные деньги в банковской ячейке.

Так, что еще можно изменить? С женой, конечно, развод. Буду считать, что это пробный брак. Сейчас такие браки психологи даже рекомендуют. Жаль только, что я так отреагировал на ее измену. Говна-пирога ведь, если здраво обдумать.

Как я написал в самом начале, первым чувством, когда прочитал это эсэмэс, была радость. В душе я давно был готов к разрыву. Но обида в тот момент оказалась сильнее, и из-за нее я оказался на обочине дороги обмороженный, полуживой… Вывод: нельзя обижаться, ни на кого нельзя обижаться, нужно быть злым и готовым получить удар даже от самых близких людей…

Да, да, с Натальей разведусь однозначно. И буду жить один, свободно, буду жить не для кого-то и даже не для собственного, мелкого и частного удовольствия, а как-то более глубоко.

…Лет в семнадцать я был глубже, значительно глубже себя нынешнего. Узнавая мир, я многого от него хотел, предъявлял ему глобальные требования. И себе тоже. Я был уверен, что по-настоящему разумному человеку просто невозможно существовать так же, как большинство. Большинство я открыто называл зомби. Двигаются, работают, пихают в рот что-нибудь, что позволяет им двигаться и работать. Мыслительных процессов я у этого большинства не наблюдал… (Довольно частая позиция вступающего во взрослую жизнь вчерашнего подростка.)