доставались не всем, в основном москвичам, но поддерживать определенную стабильность помогали[15]. Заверения Никиты Хрущева, возглавлявшего государство в 1957–1964 годах, что к 1980 году в стране будет создана экономическая основа коммунизма, с приближением к этому самому 1980 году стали темой бесчисленных анекдотов.

Решающим эпизодом для понимания того, что должно произойти со страной в ближайшем будущем, стал для меня и моих коллег семинар, состоявшийся в первой половине 80-х годов. К нам в лабораторию прибыли несколько сотрудников одного из крупнейших нефтедобывающих объединений страны из Тюменской области. Они объяснили нам ситуацию. Партийные съезды дают задание добывать ежегодно по 620–640 миллионов тонн. Столь интенсивная эксплуатация губительна для скважин: они стремительно парафинировались, пласты обводнялись, их отдача падала до 25 % и ниже. Чтобы компенсировать потери из-за выбывающих скважин, приходилось вводить новые, уходя все дальше на Север. Соответственно росли затраты.

Обсудив возможные аспекты нашего участия в решении проблемы (речь шла об отработке методов повышения нефтеотдачи пластов, в частности, за счет их гидроразрыва[16], внедрение которого в США так сильно ударило по нашей экономике через тридцать лет), мы после отъезда гостей собрались попить чайку и, посмотрев друг на друга, чуть ли не хором сказали: «Все, теперь коммунистам п… ц».

Сугубо техническая, как могло показаться, проблема убедила нас, что надвигаются колоссальные по своим масштабам перемены.

Огромные культурные различия и нараставшая межнациональная напряженность делали очевидным и другой вывод: после краха репрессивной коммунистической власти распадется и Советский Союз. Неясными оставались формы и сроки…

Народ молчал и, на взгляд поверхностный, сторонний, даже был согласен с существующими порядками — из страха перед репрессивной машиной КГБ, Комитета государственной безопасности. Люди по разнарядке выходили на демонстрации, голосовали на собраниях, осуждали инакомыслящих, критиковали страны демократии и свободного рынка, и — молчали… Молчали о пустых прилавках, о злоупотреблениях начальства, о всевластии партийно-советского чиновничьего аппарата. О гибнущих в Афганистане. Наконец, о нежелании жить в нищете.

Но сквозь молчание уже прорывалось недовольство, возмущение в разговорах между своими, близкими, друзьями — за столом, в курилках, у шахтного ствола в ожидании клети на-гора, в бесконечных очередях. И внимательный наблюдатель понимал — зреют гроздья гнева.

Пятилетка пышных похорон

Государство предписывало своим гражданам жить пятилетками.

Раз в пять лет собирались помпезные съезды коммунистической партии, на которых часами шли отчеты об успехах (как правило, мнимых), делегаты убеждали себя в неизбежности загнивания капитализма и, соответственно, победы социализма. Многие из них делали это вполне искренне: отсеченные от правдивой информации, не имевшие в массе своей возможности выезжать в капиталистические страны и своими глазами увидеть и оценить жизнь этих стран, советские люди («хомо советикус») становились легкой жертвой пропагандистских манипуляций.

Раз в пять лет составлялись очередные планы развития народного хозяйства, хронически не выполнявшиеся. Над ними работали министерства, предприятия, научно-исследовательские институты. Причем если в отдельных конкретных случаях от планов была немалая польза, то совокупный эффект оказывался неизменно обратным.

Замыслив взбодрить народ, стали придумывать названия годам пятилетки: «год открывающий», «год определяющий», «год завершающий» и т. п. Пресса и идеологические структуры с восторгом повторяли эти глупости, а народ смеялся… и плакал: по приказу этих м…ков в нищающую страну все шли и шли гробы из Афгана.

Начало очередного отсчета пришлось на 1980 год.

Высшее руководство страны представляло собой постыдное зрелище впавшего в маразм скопления престарелых людей. Их портреты подмалевывались, их речам и действиям пытались придать многозначительность и мудрость, но откровенная ахинея, которую они несли, и полное незнание жизни, которое они демонстрировали, ничего, кроме отвращения, вызвать не могли. В 1981 году я высчитал соответствующую дату, к которой подготовил телеграмму:

МОСКВА, КРЕМЛЬ, ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС. ПОЗДРАВЛЯЮ С КОЛЛЕКТИВНЫМ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕМ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ.

Напомню: членами Политбюро ЦК КПСС, то есть высшего руководства коммунистической партии и, соответственно, всего государства, в те годы были 13 человек. Средний возраст — более 70 лет.

Возможно, я бы побоялся прийти в отделение связи с такой телеграммой. А отнес бы — не приняли.

Анекдоты, однако, сочиняли, и одной из расхожих шуток 1980 года стала байка-предвидение: «Как будет называться очередная пятилетка?». Ответ — «ППП, Пятилетка Пышных Похорон».

Наступил 1982 год, а с ним пришла «геронтологическая демократия» — последовательная, одна за другой, смерть старцев обеспечивала относительное обновление руководства. В течение года покинули этот мир такие мастодонты, как члены политбюро главный идеолог страны Михаил Суслов, председатель комитета партийного контроля Арвид Пельше, министр обороны Дмитрий Устинов (я потом занимал кабинеты Устинова и Суслова на Старой площади).

В начале ноября мы вместе с Виталием Трофимовым на институтской автобазе в поселке Долгое-Ледово занимались зимней консервацией автомобиля-лаборатории ГАЗ-66, на котором недавно вернулись из экспедиционных работ в Джезказгане. Попами к небу, все в масле, мы не заметили, как подошел главный механик автобазы Шабанов и с лицом скорбным, но неискренним, сказал: «Вот, ребята, какое несчастье-то случилось».

«Кто разбился?» — спросили мы. Какое еще несчастье может быть в автоколонне?

«Умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев», — сказал механик. «Да и х… с ним», — дружно сказали мы с Виталием и нырнули под кабину. Шабанов тут же сделал лицо беспечное (впрочем, столь же неискреннее) и сказал: «А и правда, нам-то какое до него дело». Примерно так же отреагировала страна — с официальной скорбью, но искренним безразличием. Только жалко было, что отменили всенародно любимый концерт по случаю Дня милиции: в нем часто пела Алла Пугачева — великолепная певица и незаурядная личность.

Первый же сменщик вечного генсека (Брежнев правил страной 18 лет, второй после Сталина срок правления в СССР) Юрий Андропов изрядно нас повеселил. За этим старцем, полтора десятка лет возглавлявшим КГБ, претендовавшим на репутацию одновременно и либерала, и беспощадной метлы, и государственника, и поэта, народная молва числила глубинное знание всего и вся, включая положение дел в стране. Но уже в первом своем публичном выступлении он заявил: «У меня нет готовых рецептов… Мы не знаем страны, в которой живем». На следующий день мы хохотали: если ты не знаешь ни того, ни другого, какого же черта ты, парень, взялся страной управлять? Судя по дальнейшим событиям, найти ответа на сакральные вопросы генсек не успел. Народу запомнился тем, что выпустил дешевую водку, «андроповку». Втянул рассыпающуюся советскую экономику в новый виток гонки вооружений, разместил ракеты средней дальности (СС-20 по натовской классификации) в восточноевропейских сателлитах Советского Союза, на что НАТО ответило развертыванием «Першингов» с подлетным до Москвы временем 5–7 минут. Обеспечил, гад Юра, безопасность! Расправился с коррумпированным руководством МВД и семьей предшественника, Брежнева. Провел силами милиции кампанию по отлову прогульщиков в парикмахерских, кинотеатрах, банях. В декабре 1983 года на очередном пленуме ЦК товарищи по партии, ошарашенно глядя на пустую трибуну, слушали текст