которым пришлось работать с больших высот в ущерб эффективности.

Итак — ни хлеба, ни зрелищ. А тут еще всех шарахнуло «сухим законом» — правильным по замыслу, но бездарным по исполнению.

И в верхах нарастал раскол. То ли менять курс? То ли держаться до последнего? Возникли очевидные противоречия между коммунистами-говорунами (номенклатура идеологического и организационного отделов ЦК КПСС) и коммунистами-хозяйственниками (номенклатура промышленных, сельскохозяйственного и строительного отделов). Через 10 лет, в начале 90-х, кадровым итогом нашей революции стал переход власти от первых ко вторым, повернувший перестройку, как они думали, в своих интересах.

Так и получилось, что почти весь комплекс объективных условий для революции в России тех лет был налицо:

● часть «верхов» видела, что управлять страной по-старому нельзя;

● молодежь, среднее и часть старшего поколений согласны были, что «так жить нельзя»[18].

Замечу, что не классовый, а именно поколенческий перелом играет ключевую роль в революции. В обычной ситуации среднее поколение — балансир консерватизма стариков и революционности молодежи. Когда и если среднее поколение тоже требует радикальных перемен — считай, ситуация созрела. Особенно этому способствуют сдвиги в технологиях, которые старшее поколение уже не может усвоить в полном объеме, войны и падение уровня жизни. К середине 80-х все эти обстоятельства в СССР были налицо.

Не хватало одного — того, что Ленин назвал «субъективным фактором революции», организованного политического движения, в этот раз по иронии судьбы уже антикоммунистического. Да и откуда ему было взяться в стране, где 72 года существовал неограниченный диктат одной группировки — коммунистов, десятилетиями выкорчевывавших инакомыслие и инакомыслящих[19]. За неимением организованной политической оппозиции в 1989 году такое объединение предстояло создать. И случилось, что жизнь швырнула меня самым неожиданным и причудливым образом в самую гущу формирования и деятельности организованного антикоммунистического движения.

До 1991 года

Большая часть фотографий, которые я отобрал для этой книги, хранится в моем семейном архиве. Мне хотелось, чтобы читатели увидели приметы времени, о котором пишу, важные для меня события и людей, с которыми свела судьба. Фотовкладки выстроены по хронологии — с начала 80-х и до нынешнего времени.

Профессию я осваивал в разных точках большой страны. Начинал на добыче карагандинского угля в 1970-м

На «Норильский никель» попал в 1975-м

На Таштагольское железорудное месторождение в Кемеровскую область ездил многократно. Первый раз — в 1981-м. С тех пор летал туда регулярно

Наша с Юлей свадьба. И вот уже 45 лет вместе

Первая в СССР легальная оппозиция — Межрегиональная депутатская группа, которую создали народные депутаты СССР

Митинг в поддержку кандидата в народные депутаты Бориса Ельцина и других демократических депутатов. 25 марта 1989 года. Москва

Политическая жизнь в 1989 году была захватывающей. Именно тогда я познакомился со многими политиками новой волны. Среди них будущий мэр Москвы Гавриил Попов

А это мы с Андреем Дмитриевичем Сахаровым на встрече со студентами МГУ

В свободное от политики время, очень редкое в те годы. На даче в Подмосковье

Глава 2. Начало революции «снизу». Сахаров. Съезд

Первые шаги на сцену

В те годы я переоценил коммунистов, считал, что они перед окончательным крахом устроят в стране репрессии, ликвидацию предпринимателей, что новый НЭП закончится так же, как и тот, первый. Что «китайская модель» неизбежно накапливает такие несоответствия тоталитарно-коммунистической политической системы и либерального рыночного экономического уклада, что гражданская война в том или ином виде будет неизбежна, и в ней на короткий срок одержат верх коммунисты[20].

По этой ли причине, потому ли, что сказывалось семейное воспитание в достаточно консервативном стиле («торгашество» считалось дома неприличным, хотя именно оптовая торговля выделанной кожей позволила в конце XIX века моему прадеду Хачатуру Тер-Хачатуряну подняться из бедности), а может, потому, что для столь серьезного поворота у меня недоставало решимости, но в общем, период 86–88 годов я «проспал на печи».

Впрочем, не совсем.

Кажется, в 1988 году наш спокойный и неприметный академический институт, занимавший типовое школьное здание в Крюковском тупике Москвы, аккурат посередине между роддомом и Введенским кладбищем[21] (вся жизнь, от рождения до смерти — как на ладони, пошучивали мы), вдруг оказался в центре громкого скандала.

В газете «Московские новости» вышла статья журналистки Евгении Альбац, главным героем которой стал ведущий научный сотрудник нашего института Владимир Боярский, руководивший сектором истории горного дела, то есть, говоря без обиняков, околачивавший груши известным в фольклоре местом. Мужчина преклонных лет, силившийся нравиться женщинам, он красил волосы, отпускал незамысловатые комплименты и пытался слыть институтским душкой и бонвиваном. В общем, безобиднейший человек, приятный во всех отношениях. Иногда, правда, кто-нибудь из старшего поколения, выученного жизнью помалкивать и посмеиваться, как-то, междометием, или паузой, или невнятным жестом позволял себе поставить милейшего Боярского рядышком с другим сотрудником Института — товарищем Васиным, про которого уж доподлинно было известно, что занимал он высокий пост в комендатуре Норильлага[22], едва ли не руководил тамошней лютой энкавэдэшной ВОХРой (охраной), и представлен был в этом качестве личным фото в Краеведческом музее Норильска у остановки «Нулевой пикет». Сам видел.

Про Боярского, как, впрочем, и про некоторых других сотрудников института, невнятный шорох ползал по коридорам. Хотя про давние тесные связи цветной металлургии, угольной промышленности и НКВД мы знали. «Органы», как было принято называть систему коммунистических спецслужб (ВЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ), не только заправляли гулаговскими шахтами и заводами, но и снабжали конструкторские бюро выкраденными на Западе технологическими наработками, организовывали особые тюрьмы-«шарашки», куда отправляли арестованных и осужденных ученых, специалистов, а шеф спецслужб Лаврентий Берия курировал одновременно и горную промышленность.

И вот из статьи Евгении Альбац мы узнаем, что «душка и бонвиван» Боярский в тридцатые годы был начальником следственной части управления НКВД по Северной Осетии. Фальсифицировал уголовные дела по антисоветским заговорам, пытал до смерти людей: девушку, которая была одним из лидеров местного комсомола, повесил под ребра на крюк и, дожидаясь самооговора и оговора ее друзей, оставил висеть, пока она не умерла. Такой вот оказался «милый друг»…

А время было интересное — «Гласность, Ускорение, Перестройка». Феномен этих лозунгов-брендов (имелись даже известные во всем мире латинизированные термины-эквиваленты — Glasnost и Perestroyka) типичен для Горбачёва. Типичен в том, что задумывались они по-одному, начинались по-другому и быстро превращались уже в третье. Примерно в 1986 году он